Римский орел

Зато левее Черепанов углядел древесный ствол, очень удачно улегшийся поперек пропасти. И обрадовался.

А зря. Потому что весь следующий час пробивался к заветному месту через колючий кустарник, для прочности «усиленный» живой сетью из каких-то ползучих растений. Злой и исцарапанный, с помощью ножа и матерщины он наконец пробился к цели, однако цель оказалась — с подвохом. Естественный «мост» успел изрядно подгнить, облезть и покрыться слоем сизой скользкой плесени. Но мысль о том, чтобы совершить еще один бросок через колючки, сделала Геннадия достаточно решительным. Одному Богу известно, как ему удалось не навернуться. Ствол местами сгнил настолько, что руки тонули в мокрой трухе. Там же, где не было гнили, ствол на ощупь напоминал полированную гранитную колонну, щедро политую шампунем.

А внизу, между ма-аленькими (если смотреть сверху) камешками, весело струилась речка.

Но Черепанов все-таки не сверзился, перелез, взобрался на очередной холм, увенчанный здоровенным деревом, напоминавшим кедр… И увидел труп.

Труп выглядел давнишним: плоти на костях почти совсем не осталось. Хотя, может, потрудилось здешнее зверье.

Черепанов не любил трупов. Ни старых, ни свежих. Этот же ему особенно не понравился. Поскольку был совсем маленьким, явно детским. И был приколочен к дереву с помощью ржавых стальных костылей.

Чисто рефлекторно Геннадий проверил: на месте ли револьвер. На месте.

Преодолевая отвращение, Черепанов подошел поближе. На красноватой коре были выцарапаны какие-то знаки. Костыли вогнали прямо в них.

С макушки почти голого черепа черной паклей свисали длинные пряди волос. Чертовски маленький скелет. Даже если учесть, что здешние аборигены отнюдь не великаны. И еще одна неприятная деталь: локтевые и коленные суставы скелетика были раздроблены. Разумеется, это могли сделать и после смерти бедняги. Так же, как и прибить к дереву могли уже мертвое тело…

Дальнейшие действия Геннадия вряд ли можно было назвать разумными. Просто откуда-то изнутри возникло непреодолимое желание сделать это. И он сделал. Подобрал с земли камень побольше, выбил из дерева костыли, снял маленький скелетик, вырыл ножом неглубокую яму и похоронил останки.

На это все у Геннадия ушло несколько часов.

В общем, глупость. И он отдавал себе отчет, что делает глупость: практика выживания подобной лирики, мягко говоря, не одобряет. Но Черепанов не мог поступить иначе. Не мог, и все.

Компенсируя потерянное время, остаток дня он двигался ускоренным маршем, и к вечеру ему повезло: наткнулся на источник — маленький родничок, сочащийся между камней, на которых обнаружился еще и ужин: десятка полтора большущих улиток.

Все бы хорошо, но Геннадия не оставляло отвратительное чувство: будто кто-то смотрит в затылок. Когда стемнело, Черепанов, вопреки обыкновению, костра разводить не стал. Четвероногого зверья он уже не боялся. А вот зверья двуногого, способного на извращенное убийство ребенка… Конечно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и в цивилизованной нынче Европе еще лет двести-триста назад «лишних» младенцев живьем в сугроб выкидывали… Однако ж Геннадий был убежден, что обилие подлецов вокруг — недостаточный повод, чтобы самому стать подлецом. Хотя и осознавал, что подобные убеждения серьезно препятствуют карьере.

Спал Черепанов на дереве. Привязавшись ремнем. Не самый комфортабельный вид ночлега. Особенно если по тебе постоянно бегает какая-то мелкая живность.

В общем, ночь прошла — и слава Богу. А утро…

Утро преподнесло неприятный сюрприз. Когда, цепляясь за лианы и покряхтывая от боли в отлежанных местах, Геннадий спустился на землю, прямо у него над ухом раздался негромкий удар. Черепанов скосил глаза и увидел воткнувшуюся в бугристую кору стрелу. Перышки на ее охвостье были ярко-алыми, а наконечник вошел в дерево совсем неглубоко. И потому было отлично видно, что он вымазан какой-то черной липкой дрянью. Отчасти поэтому Черепанов не стал делать лишних движений, когда из зарослей материализовались трое аборигенов. Причем только один из них держал в руке лук. Остальные были вооружены вполне современно: армейскими винтовками. И одеты были аборигены соответственно: двое с винтовками — в линялые шорты, а вот голова третьего украшена плюмажем из ярких перьев.

Этот третий выглядел особенно неприятно, хотя и остальных никто не назвал бы симпатягами: плоские коричневые физиономии, похожие на маски из крашеного дерева. А вот морда третьего и впрямь была маской: ее покрывал слой серой глины, на который были нанесены синие, красные и черные полосы. Выглядело жутковато. Но Черепанова куда больше беспокоили не морда «замаскированного» и нацеленный в живот кончик стрелы, смазанный черной дрянью. Даже карабины пугали меньше. Карабин — привычное оружие. Но отравленная стрела…

— Ты! Пистолет. Брось! — скомандовал раскрашенный на ломаном английском.