Рико, Оскар и тени темнее темного

— Это кто? — крикнула мама из кухни.

— Герр Остбюль, — гаркнул я в ответ. — Новенький с четвертого этажа.

Тук, тук, туки-туки-тук…

— Ну, я могу и попозже… — начал было Бюль, а потом голос у него забулькал, как апрельская дождевая вода, стекающая в водосток. Широко раскрыв глаза, он смотрел мне через плечо. Я обернулся.

Мама босиком вышла в прихожую. Она возилась со своими свежепокрашенными волосами с клубничным налетом, пытаясь завязать их на затылке в конский хвост. Мне нравится, когда мама заспанная, тогда она кажется почти девочкой. Она выглядела ужасно красивой, хотя было бы лучше, если б она надела немножко больше одежды, а не только короткую синюю мужскую рубашку, из-под которой выглядывали трусики.

Бюль очень быстро оглядел маму сверху донизу и снизу доверху, даже не шевельнув головой. На щеках у него появились красные пятна. Вот если б он еще и вспотел, мы были бы квиты.

— Секундочку, — сказала мама, как будто Бюль был просто почтальоном, и свернула в ванную. Зажурчала вода. Мы услышали, как она полощет рот.

— Водой для полосканья, — шепнул я Бюлю.

Он дружелюбно кивнул и сделал вид, будто осматривается в нашей красивой прихожей, но время от времени опять поглядывал на меня довольно странно. Через несколько секунд мама вышла из ванной, в своем японском халате с японскими закорючками, которым мы иногда придумываем перевод, например, « доброе утро», или « миру — мир», или « давай-ка поживей доедай овощи».

— Извините, — пробормотала мама. Потом подошла к Бюлю и наконец-то пожала его протянутую руку.

— Таня Доретти, — улыбнулась мама. — Кажется, так. Еще не совсем проснулась.

— Симон Вестбюль. Надеюсь, я вас не…

— Вы меня не.

Мама повернулась и побрела на кухню.

— Будете кофе? — спросила она через плечо. — Сейчас будет готов. Без кофе я непригодна к употреблению.

Однажды мы с фрау Далинг смотрели фильм про одного знаменитого греческого героя… В общем, его имя начиналось на букву «О», и он был с деревянной лошадью на войне, а потом долго-долго плыл на корабле, чтобы вернуться к любимой жене. Она осталась дома, где ее осаждали тысячи мужчин, которым она ужасно нравилась. «О» этого не знал, иначе он обязательно поторопился бы, ну хоть немножко. Вместо этого его корабль все время сбивался с пути, и происходили всякие совершенно безумные приключения, но в конце концов он вернулся к своей верной жене и расправился со всеми этими типами — при помощи лука и стрел и всякого такого. Просто обалдеть!

И вот как-то раз во время его скитаний, во время шторма в открытом море корабль с «О» и всей его командой проплывал мимо скал. Или острова, или чего-то в этом роде. Там сидели поющие женщины, вроде морских нимф. Тот, кто слышал их, становился как не в себе и непременно хотел к ним, и некоторые матросы попрыгали в воду и утонули. Вот как соблазнительно звучали эти голоса. Как мед и молоко, сказал один из матросов, прежде чем шагнуть за борт, хотя фрау Далинг и сказала, что их пение вряд ли было таким уж по-настоящему изумительным, скорее оно было похоже на уксус, в который добавили побольше сахара. Потом она почти уже переключилась на передачу про народную музыку, но любопытство победило — ей ведь тоже хотелось знать, что случится с верной женой «О». А он тем временем велел товарищам привязать себя к корабельной мачте, потому что вовсе не хотел утонуть, а хотел непременно услышать пение этих нимф, и только поэтому ему удалось остаться в живых.

Бюля никто не привязывал. Он потопал за мамой на кухню, как будто она ему тоже что-то напела, и выглядел при этом в точности так же, как восхищенный пением «О», привязанный к мачте. Мама показала на стул и молча поставила на стол две чашки. Кофеварка уютно булькала. Я сел напротив Бюля. Он был гораздо красивее, чем актер, который играл «О». И совершенно замечательно вписывался в нашу кухню.

— Вы женаты? — спросил я.

Он ухмыльнулся и покачал головой. Безупречные белые зубы.

— Есть у вас подруга?

— Рико! — зашипела мама.

— Ничего-ничего, — сказал Бюль ухмыляясь, опять не отводя от меня взгляда. На вопрос он не ответил. Но он мне все равно ужасно нравился. Кизлинг с четвертого этажа мне тоже нравится, по крайней мере, его внешность. А так-то он чаще всего довольно ворчливый, наверно, не очень любит детей. Но Кизлинг никогда не женится на маме, женщин он тоже не любит.

— Мы завтра вечером идем играть в бинго, — сказал я.

— К « Седым шмелям». Хотите с нами?

— Рико, иди к себе в комнату, — приказала мне мама.

— Ну пожалуйста!

— Бинго? — сказал Бюль. — Я в такое еще никогда… Это ведь что-то для пенсионеров?

— Да, но одно место освободилось, потому что один из них недавно умер. Только никто и не заметил. А мама почти всегда выигрывает, иногда даже с моей карточкой!

У меня при игре в бинго есть проблема — даже самые заторможенные пенсионеры зачеркивают числа на карточках быстрее меня. Но мне все равно очень нравится играть.

— Фредерико! — строго сказала мама. — А ну, марш!