Потом я повернулся, чтобы подойти к унылому дому, – и тут увидел мальчика. Он стоял метрах в десяти от меня за припаркованной машиной и энергично махал руками. Если б на нем был синий шлем, я бы узнал его быстрее. Но шлема никакого не было. Вместо него были очки с черными стеклами. Такие большие, что закрывали не только глаза, но и оттопыренные уши. Похоже, что на голову Оскар надевает только те вещи, которые ему велики – так же, как его зубищи. Только рюкзак на спине был маленький. Я даже не сразу его заметил.
Я заранее обдумал тысячи вещей, которые хотел сказать Оскару, когда мы снова увидимся. Например, что теперь можно вместе поливать цветы на крыше у Рунге-Блавецки. Они приедут из отпуска только в воскресенье. Но потом я вспомнил, что Оскар побаивается высоты. Поэтому хватит и простого «
Открытку я прикнопил к стене над своей кроватью. И каждый день пару раз на нее смотрел. Я правда скучал по Оскару, поэтому решил, что при встрече обниму его. А теперь вот стоял перед ним как столб. И просто пялился. Потом спросил:
– Где твой шлем?
– Он очень заметный, – продудел Оскар своим очень заметным тонким голосом.
Он тоже не стал обниматься. Но это было нормально. Рациональный человек вроде Оскара обниматься умеет не очень хорошо.
– В шлеме меня любой сразу узнает, – объяснил он. – Лучше, если мы будем перемещаться инкогнито.
– Ингогни… что?
– Ин-ког-ни-то. Когда тебя никто не узнаёт.
– Как человек-паук?
– Ну примерно.
Я оглянулся. Вокруг никого не было. Похоже, трюк с этим инкогнито удался. Двумя неделями раньше тут вились бы тучи репортеров. В точности как на Диффе у дома 93.
– Если хочешь, чтоб тебя никто не узнал, – сказал я, – зачем тогда торчишь на улице? Я думал, что можно будет увидеть твою квартиру и с твоим папой…
– Отца нет дома. И у нас не убрано.
– А где он?
Взглядом я обшарил унылый дом снизу доверху. Почти на всех окнах были занавески. И только два – голые. На одном прилеплены разноцветные круглые наклейки, штук десять.
– Пошел в Центр занятости, – сказал Оскар. – Он им не сообщил, что мы уезжаем в Данию.
Потом поднял руку и показал наверх:
– Окно на третьем с Солнечной системой – моя комната. А в Центре про это узнали.
– Что на твоем окне приклеена Солнечная система?
– Что отец без разрешения уехал в отпуск. Теперь ему, скорее всего, урежут пособие. Они таких шуток не понимают.
Кто такие «они» из Центра занятости, я понятия не имел. Но, похоже, эти «они» были не особо приветливыми, раз так сразу обозлились из-за того, что кто-то ненадолго уехал к викингам. Но что такое «пособие», я знал.
– У меня денег хватит на нас обоих, – сказал я. – Давай пойдем съедим по мороженому! Я приглашаю.
Деньги мне дала мама. Специально для этого дня. Сумма была солидная – десять евро. Плюс два евро двадцать восемь центов, которые я сберег из карманных денег и на всякий случай еще не опустил в свой Рейхстаг. Можно было бы, конечно, еще поклянчить. И мама, скорее всего, дала бы еще десятку – ведь ее наверняка грызет совесть за то, что запретила выступать в телевизоре. Тогда у нас с Оскаром было бы теперь… больше тридцати евро. Наверное.
На мое приглашение Оскар ответил не сразу. Сначала подумал. Из-за дурацких темных очков я не видел,
– Ладно, – сказал он наконец. – На Вики есть палатка с мороженым. Это недалеко.
– На какой еще Вики?
– На площади Виктории-Луизы. Это такая принцесса была. Ее все называют просто Вики.
Перед тем как перейти улицу, он вытянул шею и три раза очень внимательно посмотрел в обе стороны. В первый раз вокруг не было ни одной машины. В третий тоже.
– Никого нет, – сказал я.
Оскар не ответил и зашагал через улицу. Да так быстро, что рюкзачок на спине запрыгал как бешеный. Я бы не удивился, если б он еще и вверх посмотрел: не падает ли с неба какой-нибудь самолет.
В самом центре площади Виктории-Луизы стоит большой и суперски красивый фонтан. Струи бьют на много метров в высоту. Бортик закругленный и низкий, и на нем очень удобно сидеть. Вокруг во всех направлениях разбегаются узкие дорожки со светлым гравием. Есть газоны и много скамеек. По краям площади стоят высокие деревья, а в их тени – рестораны.