–
Она проснулась. В реальном мире было темнее, чем во сне.
Она вспомнила тонкий и слабый голос Рикеттса:
– Ты здесь?
Это был голос из сна. Голос ее подлодки. «Вакиты».
«Я знаю, что делать», – поняла Лени.
И повернулась в кресле. В темноте за ней сверкала закатная биотелеметрия: гаснущие жизненные силы проявились россыпью желтых и оранжевых огоньков.
И красных – раньше их не было.
– Привет! – позвала она.
– Я долго спал?
Рикеттс говорил через саккадный интерфейс.
«Насколько же надо ослабеть, – подумала Кларк, – чтобы даже заговорить вслух стало непосильным трудом?»
– Не знаю, – сказала она в темноту. – Наверно, несколько часов. – И со страхом спросила: – Как ты себя чувствуешь?
– Примерно так же, – соврал он. А может, и нет, если подлодка справлялась с работой.
Лени выбралась из кресла и осторожно подошла к панели с телеметрией. Дальше слабо блестела фасетка изолирующей мембраны, почти неразличимая невооруженным глазом.
Пока Рикеттс спал, содержание антител и уровень глюкозы вышли на критические значения. Если Кларк не ошиблась в истолковании сигналов, «Вакита» могла до некоторой степени компенсировать недостаток сахара в крови, но отсутствие иммунитета было ей не по силам. А еще на диагностической панели появилась новая шкала, загадочная и неожиданная: в теле Рикеттса нарастало нечто под названием АНД, – скопировав аббревиатуру, Лени обратилась к словарю и узнала, что она означает «аномально‑нуклеотидный дуплекс». Эти слова ей тоже ничего не говорили, но поперек оси игрек тянулась пунктирная линия, отмечавшая некий допустимый уровень. Рикеттс приближался к этому порогу, но пока не дошел до него. Подпись к этой границе Кларк понимала: «Метастазы».
«Наверняка недолго осталось, – подумала Кларк и с отвращением к себе добавила мысленно: – Может, времени хватит».
– Ты еще здесь? – позвал Рикеттс.
– Да.
– Одиноко здесь.