Рифтеры

Огаста хоть и потеряла прежнюю ценность, но доступ к базам данных и безопасной сети там был. Похоже, Лабину все‑таки лучше было остаться с ними.

– Типа в увольнительную сходим? Сделаем остановку, заглянем в вирт, примем джакузи? – Врач тихо и без­злобно засмеялась. – Нет, так не получится. Вот, если там случится какая‑то авария, нас, может, впустят. А так сейчас каждый сам за себя. Мири приписана к Бостону.

– Значит, ты можешь попасть в Бостон.

Так даже лучше.

– Ночью тут даже красиво, – заметила Уэллетт. – Несмотря на канцерогенные побочные эффекты. Прямо как северное сияние.

Кларк молча наблюдала за ней.

– Тебе не кажется?

Лени решила пока не настаивать на Бостоне:

– Мне все равно, что день, что ночь. Цвета так и так маловато.

– А, да. Глаза. – Уэллетт покосилась на нее. – А ты от такого яркого освещения не устала? Постоянно же.

– Да нет.

– Тебе надо снимать их время от времени для разно­образия. Иногда, когда слишком много видишь, многое пропускаешь.

Кларк улыбнулась:

– Ты как печенье с предсказанием открыла.

Уэллетт повела плечами:

– Да и с больными легче будет общаться. Пациенты станут больше доверять.

– Я не так уж много могу сделать для твоих паци­ентов.

– Да дело не...

– А если от меня все‑таки есть польза, – продол­жила Кларк подчеркнуто бесстрастным голосом, – тогда они смогут принять мою помощь, не указывая, что мне носить.

– Хорошо, – протянула Така. – Прости.

Они посидели молча еще какое‑то время. Наконец, Уэллетт завела Мири и включила музыку – адренали­новая разноголосица саксофона и электронных ударных как‑то не особо укладывалась в ее предпочтения.

– Мы тут не останемся? – спросила Кларк.

– Я от мурашек не могу заснуть. И для Мири тут место неподходящее. Я просто хотела тебе показать виды.

Они поехали дальше по дороге. Вскоре «гусиная кожа» прошла.

Уэллетт вела машину. Музыка сменилась речевой ин­терлюдией под музыкальный аккомпанемент – какая‑то история о зайце, который потерял свои очки, чтобы это ни значило[103].

– А это что такое? – спросила Кларк.

– Музыка двадцатого века. Могу выключить, если тебе...

– Да нет. Все нормально.

Однако Уэллетт все равно выключила. Дальше Мири поехала в тишине.

– Мы можем остановиться когда угодно, – произ­несла Кларк через несколько минут.

– Еще немного. Места вокруг городов опасные.

– Я думала, мы уже выехали из‑под действия поля.

– Дело не в раке. А в людях. – Уэллетт включила автопилот и откинулась на спинку сиденья. – Тут мно­гие шатаются около анклавов и начинают очень сильно завидовать.

– А что, Мири с ними не справится?

– Порежет на тысячи мелких кусочков, спалит или удушит. Мне просто не хочется конфронтаций.

Кларк покачала головой:

– Поверить не могу, что нас не впустили бы в Огасту.

– Я же говорила. Анклавы сами по себе.

– Тогда тебя зачем посылать? Если все такие эгои­сты до мозга костей, то какой смысл помогать пусто­шам?

Уэллетт негромко хмыкнула:

– Где ты была последние пять лет? – Потом махнула рукой: – А, глупый вопрос. Мы тут не из‑за альтруизма, Лори. Куча лазаретов, лизунцы...

– Лизунцы?

– Пищевые станции. Все это комплекс мер, чтобы держать дикарей подальше от баррикад. Мы им кинем пару подачек, может, у них и пропадет желание прита­щить Бетагемот к нам домой.

Вполне разумно, с неохотой признала Кларк. И все же...

– Нет. Они не станут посылать самых лучших и са­мых умных просто сдерживать толпу.

– Вот именно.

– Да, но ты...

– А что я? Я что, по‑твоему, самая лучшая и самая умная? – Уэллетт хлопнула себя по лбу. – Что, во имя всего живого, навело тебя на эту мысль?

– Я видела, как ты работаешь.

– Ты видела, как я получаю команды от машины и выполняю их, особо не лажая. Пара дней тренировки, и ты, по большей части, справишься не хуже.

– Така, я не об этом. Я видела, как работают врачи. Ты – совсем другое дело. Твое... –В голову сразу при­шло выражение, о котором Така уже говорила: «общение с пациентами». – Тебе не все равно, – закончила она фразу.

– Ох, – Така уставилась куда‑то вперед. – Не путай сострадание с компетентностью. Это опасно.

Кларк внимательно посмотрела на нее:

– Опасно. Какое‑то странное слово для такой темы.

– В моей профессии компетентность людей не уби­вает, – ответила Уэллетт. – А вот сострадание может.

– Ты кого‑то убила?

– Трудно сказать. Вот в чем сущность некомпетент­ности. В отличие от умышленного вреда ее не так легко определить.

– И сколько? – спросила Кларк.

Уэллетт перевела взгляд на нее:

– Ты счет ведешь?

– Нет. Прости, – Лени отвернулась.

«Но если бы вела, – подумала она, – то легко заткнула бы тебя за пояс». Она понимала, что такое сравнение несправедливо. Когда чья‑то смерть слиш­ком много для тебя значит, она может оказаться куда большим бременем, чем тысяча трупов. Если тебе не все равно.

Если у тебя есть сострадание.