Свет она, конечно, не включала – никому не надо знать, что она здесь, – но какой‑то маячок на корпусе «Атлантиды» посылает в иллюминатор бледные пульсирующие отблески. Внутренность рубки появляется и исчезает, сплетение металлических кишок сдерживает напор бездны.
Лени Кларк устраивается в пилотском кресле рядом.
– Кто‑нибудь тебя видел? – спрашивает Роуэн, не повернув головы.
– Если бы видели, – отвечает рифтер, – то уже довели бы дело до конца. – Она, очевидно, намекает на недобитый батискаф. – Есть успехи?
– Восемь образцов дали положительный результат. Еще не закончили. – Роуэн глубоко вздыхает. – Как идет бой с твоей стороны?
– Могла бы выбрать другое выражение. Это звучит слишком уж буквально.
– Так плохо?
– Не думаю, что сумею их сдержать, Роуэн.
– Непременно сумеешь, – говорит Роуэн. – Не забывай, ты же – Мадонна Разрушения. Альфа‑самка.
– Уже нет.
Роуэн поворачивается к ней лицом.
– Грейс... кое‑кто предпринял новые шаги. – Лицо Лени загорается и гаснет в такт вспышкам. – Опять минируют корпус. Уже не скрываясь.
Роуэн обдумывает услышанное.
– А что об этом думает Кен?
– Его, по‑моему, все устраивает.
Кажется, Лени сама удивляется своим словам. А Роуэн – нет.
– Опять минируют? – повторяет она. – Так вы узнали, кто это сделал в первый раз?
– Нет. Пока нет. Да и не в том дело, – вздыхает Лени. – Черт, кое‑кто думает, что первую партию вы сами подложили.
– Глупости, Лени. Зачем бы?
– Чтобы обеспечить себе... предлог, наверное. Или вдруг решили покончить с собой, прихватив с собой и нас. Не знаю. – Лени пожимает плечами. – Я не утверждаю, что это разумно, просто рассказываю, что у них на уме.
– И как же мы раздобыли заряды, если производственные мощности контролируются вашими?
– Кен говорит, взрывчатку вы могли соорудить из стандартного циркулятора Кальвина, просто переключив проводки.
Опять Кен...
Роуэн не знает, как подойти к этой теме. Лени и Кен связаны узами – нелепыми и неизбежными узами людей, для которых термин «дружба» чужд, как микроб с Европы. В этом ни капли секса – учитывая, как Кен меняет девушек, такого и быть не могло, хотя Роуэн подозревает, что Лени еще об этом не знает, – но эти своеобразные неявные узы в своем роде такие же интимные. И заставляют их защищать друг друга. Шутить с этим не стоит. Нападаешь на одного, берегись другого.
Однако, если ее послушать, Кен Лабин начал заключать новые союзы...
Роуэн решается.
– Лени, тебе не приходило в голову, что Кен мог...
– Бред.
Рифтерша убивает вопрос на корню.
– Почему? – спрашивает Роуэн. – Опыт у него есть. И не он ли жить не может без убийств?
– Вашими стараниями. Он на вас работал!
Роуэн качает головой.
– Прости, Лени, но ты сама знаешь, что не права. Мы привили ему рефлекторный ответ на угрозы – это да. Иначе нельзя было гарантировать, что он предпримет необходимые меры...
– Гарантировать, чтобы он убивал без колебаний! – перебивает Лени.
– ...в случае проблем с безопасностью. Никто не думал, что у него выработается пристрастие. Но ты не хуже меня знаешь: Кен это умеет, возможность у него есть, а его обиды тянутся с самого детства. На поводке его держал только Трип Вины, а с тем покончил Спартак.
– Спартак был пять лет назад, – напоминает рифтерша, – и с тех пор Кен убийствами не развлекался. Вспомни, он был один из ровно двух человек, помешавших вашему последнему бунту превратиться в Великое Истребление Корпов.
Кажется, она уговаривает прежде всего саму себя.
– Лени...
Но та не желает слушать.
– Трип Вины вы просто вложили ему в мозги, когда он стал работать на вас. Раньше его у Кена не было, и потом тоже, а знаешь, почему? Потому что у него свои правила, Пат. Он выработал собственные правила, и он их держится, и, как бы ему ни хотелось, никогда не убивал без причины.
– Это верно, – признает Роуэн, – потому‑то он и стал изобретать причины.
Лени уставилась в освещенный вспышками иллюминатор и молчит.
– Может, тебе эта часть его истории неизвестна, – продолжает Роуэн. – Ты никогда не задумывалась, почему мы отправили к рифтерам именно его? Почему забросили черный пояс по тайным операциям на океанское дно, соскребать ракушки с насосов? Да потому, Лени, что он начал оступаться. Он делал ошибки, оставлял хвосты. Конечно, у него всегда имелись веские оправдания, но в том‑то и дело. На каком‑то подсознательном уровне Кен нарочно оступался, чтобы дать себе повод заделать пробоину позже. Станция «Биб» располагалась так далеко от всего на свете, что мы были уверены: там не может возникнуть и речи о проблемах безопасности, с какой бы натяжкой он не трактовал свои правила. Задним числом я вижу, что мы ошибались. – «Не первая и, увы, не самая большая наша ошибка». – Но я к тому, что люди, пристрастившиеся к чему‑то, иной раз сходят с рельсов. Люди, сами себе установившие правила поведения, начинают их прогибать, перекручивать и истолковывать так, чтоб и на елку влезть, и не ободраться. Семь лет назад наши психологи заверили, что у Кена как раз этот случай. Можно ли быть уверенным, что сейчас что‑то изменилось?