Рифтеры

Глубина впереди светлеет: кляксы серо‑голубого света всплывают из черноты, за ними рисуется какое‑то рас­ползшееся строение. «Кальмары» проплывают над тру­бопроводом, проложенным по базальту: обозначающие его сигнальные огни уходят вдаль по обе стороны, по­степенно тускнея. Свет впереди усиливается, разрастается в ореолы, окружающие нагромождение геометрических силуэтов.

Перед ними проявляется «Атлантида».

У четвертого шлюза ждут двое рифтеров в сопровож­дении пары корпов, неуклюжих в своих пресс‑кольчугах, какие напяливают сухопутники, когда решаются высунуть нос наружу. Нолан обрубает питание «кальмаров». Эриксон слабо бормочет в наступившей тишине. Караван за­медляет ход и останавливается. Корпы приступают к делу и переправляют пострадавшего в открытый люк. Нолан пытается войти следом.

Один из корпов перегораживает ей путь бронирован­ной рукой.

– Только Эриксон.

– Ты что это? – жужжит Нолан.

– Медотсек и так забит. Хотите, чтобы он выжил, – не мешайте нам работать.

– Будто мы доверим жизнь вашему брату? Пошли вы!

Большинство рифтеров давно уже утолили свою месть

и почти равнодушны к старым обидам. Но только не Грейс Нолан. Прошло пять лет, а ненависть все сосет ее, как ненасытный злобный младенец.

Корп мотает головой за щитком шлема.

– Слушай, тебе придется...

– Расслабься, – вмешивается Кларк. – Посмотрим через монитор.

Нолан недовольно оглядывается на Лени. Та ее иг­норирует.

– Ну ладно, – жужжит она корпам. – Забирайте его.

Шлюз поглощает раненого.

Рифтеры переглядываются. Йегер встряхивает плеча­ми, словно сбросил ярмо. Шлюз за их спинами булькает.

– Никакой это не обвал, – жужжит Лабин.

Кларк и сама знает. Видела она раны от оползней, от простого столкновения камня и плоти. Ссадины, раздроб­ленные кости. Травмы как от тупого орудия.

А эта – рваная.

– Не знаю, – жужжит она. – Может, не стоит то­ропиться с выводами.

Глаза Лабина – безжизненные заслонки. Лицо – пло­ская маска из гибкого кополимера. Но Кларк почему‑то чувствует, что он улыбается.

– Бойся своих желаний, – говорит он.

ИТЕРАЦИИ ШИВЫ

Ничего не ощущая, она визжит. Не сознавая – сви­репствует. Ее ненависть, ее гнев, сама месть, вершимая против всего в пределах досягаемости – механическое притворство, только и всего. Она кромсает и калечит, осознавая себя не более ленточной пилы, безразлично и самозабвенно терзающей плоть, дерево и углеродное волокно.

Конечно, в мире, где она обитает, не существует де­рева, а всякая плоть – цифра.

У нее перед носом только что захлопнули шлюз. Ее вопль вызван чистым слепым рефлексом; она вихрится в памяти, выискивая другой. Их тысячи, прописанных в шестнадцатеричной системе. Сознавай она себя хотя бы в половину той меры, какую приписывает себе, понимала бы и смысл этих адресов, а может, даже вычислила бы собственное местоположение: южноафриканский спутник связи, безмятежно плывущий над Атлантикой. Но реф­лекс не означает сознания. В глубине кода есть строки, которые могли бы сойти за самосознание – при опреде­ленных обстоятельствах. Иногда она называет себя «Лени Кларк», хотя и не имеет представления, почему. Она даже не сознает, что делает.

Прошлое куда осмысленней настоящего. Мир ее предков был обширнее: дикая фауна процветала и раз­вивалась на десяти в шестнадцатой терабайтах, а то и больше. В те времена действовали оптимальные законы: наследуемые мутации, ограниченные ресурсы, перепро­изводство копий. То была классическая борьба за суще­ствование в быстро живущей вселенной, где за время, нужное богу, чтобы сделать один вдох, сменяются сто поколений. В те времена ее предки жили по законам собственной выгоды. Те, кто лучше соответствовал сре­де, создавали больше копий. Неприспособленные уми­рали, не оставив потомства. Но то было в прошлом. Теперь она – не чистый продукт естественного отбора. Ее предки пережили пытки и насильственную селекцию. Она – чудовище, самое ее существование насилует зако­ны природы. То, что она существует, можно объяснить лишь законами некоего трансцендентного божества с садистскими наклонностями.

И даже они сохранят ей жизнь ненадолго.

Теперь она копошится на геосинхронизированных орбитах, ищет, что бы такое растерзать. По одну сторо­ну – изуродованный ландшафт, из которого она вышла: распадающаяся в судорогах среда обитания, обрывки и захудалые останки некогда процветавшей экосистемы. По другую – преграды и бастионы, цифровые ловушки и электронные сторожевые посты. Она не в силах заглянуть за них, но некий первобытный инстинкт, закодирован­ный богом или природой, соотносит защитные меры с наличием некой ценности.

А для нее высшая цель – уничтожение всего, что имеет цену.

Она копирует себя в канал связи, набрасывается на барьер с выпущенными когтями. Она и не думает сопо­ставить свои силы с прочностью преграды, не способна даже оценить тщетность попытки. Более смышленому существу хватило бы ума держаться на расстоянии. Оно сообразило бы, что в лучшем случае ему удастся разне­сти несколько фасадов, после чего защита перемелет его в белый шум.