Рифтеры

Мир разваливался, распадаясь на застывшие кадры, из глубин моря поднимался губительный вирус, использо­вавший вместо транспорта плоть подводницы из Н'АмПа‑ цифика, а барахтавшиеся в его турбулентном следе Власть Предержавшие и Упустившие прозвали агрессора Бета‑ гемотом и принялись сжигать людей и имущество в ли­хорадочных, тщетных попытках предотвратить грядущую смену режима. Северная Америка пала. Триллионы мик­роскопических пехотинцев маршировали по суше, безвоз­вратно губя почву и плоть. Полыхали и затухали войны: кампания в Н'АмПацифике, Колумбийский ожог, евроафриканское восстание. И, конечно, Рио – получасо­вая война, война, которую Трип Вины никак не должен был допустить. Дежарден, так или иначе, участвовал во всех. И, пока отчаявшиеся многоклеточные скатывались во внутренние распри, настоящий враг неотвратимо на­ползал на землю подобно душному одеялу. Даже Ахилл Дежарден, гордость Патруля Энтропии, не мог его сдер­жать.

Теперь, когда настоящее почти настигло его, он ощу­щал легкую печаль по всему, чего не сделал. Впрочем, то были фантомные боли, пережитки совести, оставшейся в далеком прошлом. Они почти не задевали его здесь, на зыбком перекрестке сна и яви, где на мгновение он вспоминал, что свободен и жаждет рабства.

Потом он открывал глаза, и не оставалось ничего, кроме равнодушия. Мандельброт, тушкой распластавшись у него на груди, замурлыкала. Рассеяно поглаживая ее, Ахилл вызвал ут­реннюю статистику. Ночь выдалась сравнительно спокой­ной: внимания заслуживали разве что на удивление без­рассудные беженцы, попытавшиеся прорвать Североаме­риканский периметр. Они подняли парус под покровом темноты, вышли с Лонг‑Айленда на переоборудованном мусоровозе в час‑десять по Атлантическому Стандарт­ному. Еще через час заинтересованные лица из евро‑ африканских кругов уже боролись за бабки, решая, кто же осуществит «вынужденную ликвидацию». Беглецы едва миновали мыс Код, когда алжирцы (алжирцы?) их сняли.

Система даже не стала поднимать Дежардена с по­стели. Мандельброт потянулась и отправилась на утрен­ний обход. Освободившись, Дежарден встал и зашле­пал к лифту. Шестьдесят пять пустующих этажей плав­но ушли вниз. Всего пару лет назад здесь гудел улей антикризисного центра: тысячи оперативников на Три­пе, вечно подвешенных на тонкой ниточке над нерв­ным срывом, с холодной бесстрастной бережливостью распоряжались жизнями и легионами. Теперь все это принадлежало ему одному. После Рио многое измени­лось.

Лифт выплюнул его на крышу УЛН. Соседние здания выстроились подковой, теснясь на границе расчищен­ной зоны. Статическое поле Садбери, задевавшее брюхом крыши самых высоких зданий, осыпало руки Дежардена мурашками.

Лучи встающего солнца подожгли руины повержен­ного царства.

Опустошение было не полным – пока еще не совсем. Города на востоке отчасти уцелели: вооружившись, огоро­дившись стенами и без конца отражая претендующих на их земли захватчиков. Там, где конфликты не исчерпали себя, все еще клокотали линии фронта: одна‑две даже стабилизировались. На континенте сохранились островки цивилизации. Их было не много, однако война продол­жалась.

И все потому, что пять лет назад женщина по имени Лени Кларк восстала с океанского дна, и в крови ее бур­лила жажда мести пополам с Бетагемотом. Дежарден перешел посадочную площадку и встал на краю крыши. Пока он мочился в пустоту, над обрывом поднималось солнце. Сколько перемен, размышлял он. Сколько ярусов катастроф во имя нового равновесия. Его владения от планеты сжались до континента, под­паленного с краев. Кругозор, некогда вмещавший бес­конечность, теперь ограничивался побережьями. Руки, обнимавшие прежде весь мир, были ампутированы до локтей. Сам по себе Североамериканский сегмент Сети отсекли от прочих, словно электронную гангрену; Ахил­лу Дежардену приходилось иметь дело с мертвеющей массой.

И все же во многих отношениях он был сейчас могуществен, как никогда. Да, территория уменьши­лась, но меньше стало и тех, с кем доводилось ее де­лить. Он теперь был не столько командным игроком, сколько единоличником. Не то чтобы об этом многие знали...

Впрочем, кое‑что не изменилось. Формально он все еще был сотрудником УЛН, ну или тех останков орга­низации, какие еще сохранились на земном шаре. Мир давно повалился на бок – во всяком случае, близлежащие его части, но обязанности Дежардена остались прежними: минимизировать ущерб.

Вчерашние локальные пожары сегодня преобрази­лись в пылающие преисподние, и Дежарден всерьез сомневался, что их теперь вообще возможно потушить, но он был из тех, кто мог хотя бы сдерживать их на­ступление. Он все еще оставался правонарушителем – смотрителем маяка, как он назвал себя в тот день, когда они наконец смилостивились и позволили ему остаться, – и сегодняшний день будет похож на все остальные. Предстоит отражать атаки и разоблачать вра­га. Какие‑то жизни прервутся во имя спасения других, более многочисленных или более ценных. Надо будет уничтожать болезнетворных микробов и поддерживать имидж.