Рифтеры

– Все в порядке. Это то, что ты делаешь, когда действительно…

Мальчик уставился в пол, дрожа.

Джерри нашел молнию на ширинке, потянул. Нежно нажал.

– Все хорошо. Все в порядке. Не волнуйся.

Кевина перестало трясти. Он посмотрел вверх.

И улыбнулся.

– Тут не мне надо беспокоиться, урод, – произнес он свистящим детским голосом.

Удар отбросил Фишера на пол. Неожиданно для себя он уставился в потолок, пальцы дергались на концах рук, которые волшебным образом превратились в мертвый груз. Вся его нервная система светилась ажурным узором утопленных в плоть проводов под высоким напряжением.

Мочевой пузырь расслабился. Влажная теплота растеклась от промежности.

Кевин переступил через него и посмотрел вниз, всякий намек на неуклюжесть исчез из его движений. В одной руке он держал пластиковый стакан, в другой – электрошокер.

Неторопливо и демонстративно мальчик перевернул стакан. Фишер смотрел за тем, как жидкость змеей потекла вниз, словно ненамеренно, и разлилась по его лицу. Глаза защипало: от потока слабой кислоты бродяга превратился в костистое размытое пятно. Джерри попытался моргнуть, потом еще раз, и наконец ему это удалось.

Одна из ног Кевина согнулась в колене.

– Джеральд Фишер, вы арестованы…

Нога распрямилась. В боку Фишера комом взорвалась боль.

Назад. Вперед. Боль.

– …согласно статье 151 и 152 Североамериканского тихоокеанского уголовного кодекса.

Ребенок встал на колени и пристально посмотрел ему в лицо. На таком близком расстоянии все признаки бросались в глаза: глубина взгляда, размер пор на коже, пластичная упругость взрослой плоти, пропитанной андрогенными ингибиторами.

– Не говоря уже о нарушении очередного судебного запрета, – добавил Кевин.

«Как долго», – совершенно равнодушно подумал Фишер.

От нервного шока весь мир словно закутался в кисею. Сколько месяцев понадобилось, чтобы из взрослого превратиться обратно в ребенка?

– Вы имеете право… да какого, собственно, хрена…

И сколько понадобится, чтобы обратить этот процесс вспять? Сможет ли Кевин снова вырасти?

– Ты же знаешь собственные права лучше меня.

Это невозможно. Полиция не зашла бы так далеко, у них нет на это денег, да и в любом случае зачем? Зачем кому‑то добровольно понадобилось вот так изменяться? Просто чтобы поймать Джерри Фишера? Почему?

– Думаю, мне надо тебя сдать, не так ли? Хотя, с другой стороны, может, лучше дать тебе полежать тут в собственной моче…

Каким‑то образом он почувствовал, что Кевину сейчас хуже, чем ему. Это не имело никакого смысла.

Все в порядке, тихо сказала ему Тень. Это не твоя вина. Они просто не понимают.

Кевин снова принялся пинать его, но Фишер едва чувствовал толчки. Он старался сказать что‑нибудь, от чего его мучителю стало бы хоть немного легче, но двигательные нервы слишком основательно поджарились.

Хотя он по‑прежнему мог плакать. За слезы отвечала другая система.

В этот раз все было иначе. Началось все, конечно, как обычно – сканы, образцы, избиения – но потом его вывели из строя, вымыли и поместили в боковую комнату. Двое охранников усадили Джерри за стол напротив приземистого унылого человечка с коричневыми бородавками по всему лицу.

– Привет, Джерри, – поздоровался он, притворяясь, что не заметил ран Фишера. – Я – доктор Скэнлон.

– Вы – психиатр.

– На самом деле я, скорее, механик. – Он улыбнулся, чопорно, скупо, словно говоря: «Я сейчас сказал нечто очень умное, но ты, скорее всего, слишком тупой, чтобы понять шутку».

Фишеру Скэнлон сразу не понравился.

Но типы, подобные ему, раньше всегда оказывались полезными со всей их болтовней о «компетенции» и «уголовной ответственности». Фишер уже давно понял: вопрос не в том, что ты делаешь, а почему. Если совершаешь преступления, потому что ты злой, тогда у тебя серьезные неприятности. А если делаешь то же самое из‑за болезни, тогда доктора тебя прикрывают. Иногда. Джерри научился быть больным.

Скэнлон вытащил из нагрудного кармана повязку на голову.

– Мне бы хотелось немного с тобой поговорить, Джерри. Ты не возражаешь, если мы наденем на тебя вот это?

Изнутри ленту усеивали сенсорные датчики. Они холодили лоб. Фишер осмотрел комнату, но никаких мониторов или устройств не обнаружил.

– Прекрасно. – Психиатр кивнул охранникам, подождал, пока те выйдут, и заговорил снова: – А ты странный, Джерри Фишер. Мы на таких нечасто наталкиваемся.

– Другие доктора говорят иное.

– Да? И что же?

– Они говорят, мой случай совершенно типичен. Говорят, что многие, обвиняющиеся по сто пятьдесят первой, используют логические обоснования, подобные моим.

Скэнлон наклонился вперед:

– А знаешь, это чистая правда. Просто классические фразы: «Я учил ее справляться с пробуждающейся сексуальностью, доктор». «Это работа родителей – воспитывать своих детей, доктор». «Им и школа не нравится, но все это для их же блага».

– Я никогда не говорил ничего подобного. У меня даже детей нет.

– Именно. Но смысл в том, что педофилы часто заявляют, будто действуют исключительно в интересах детей. Они превращают сексуальное домогательство в акт альтруизма, если ты меня понимаешь.