Риф, или Там, где разбивается счастье

— Не припоминаете меня… у миссис Мюррет? — спросила она за столиком тихого кафе, куда после напрасных долгих поисков кофра Дарроу пригласил ее на чашку чая.

Войдя в это затхлое убежище, она сняла насквозь мокрую шляпку и повесила на каминную решетку сушиться, привстала на цыпочки перед круглым, с орлом наверху зеркалом над вазами с крашеными иммортелями и провела пальцами по волосам, причесывая их. Этот жест подействовал на окоченевшие чувства Дарроу, как жар огня в камине на застывшую в жилах кровь, и, когда он спросил: «А ноги у вас не промокли?» — и она, не чинясь, осмотрела свои прочные подошвы и бодро ответила: «Нет… к счастью, я надела новые ботинки», у него появилось ощущение, что человеческое общение — вещь все же терпимая, если оно всегда вот так свободно от формальности.

Когда его попутчица сняла шляпку, у него не только родилось подобное рассуждение, еще ему впервые полностью открылось ее лицо, и оно было столь привлекательно, что имя, мгновение назад ею произнесенное, вызвало несоразмерно сильное смятение.

— Миссис Мюррет… так это было там?

Теперь он, конечно же, вспомнил ее — одну из робких неясных фигур в том ужасном доме в Челси, одну из бессловесного окружения громогласной миссис Мюррет, в когти которой он попал во время своего безрассудного преследования леди Ульрики Криспин. Ох, эта тяга к банальным безумствам! Столь скучным и тем не менее столь привязчивым!

— Я обычно встречала вас на крыльце, — напомнила она.

Да, она проходила мимо — припомнилось ему, — когда он устремлялся в гостиную, ища леди Ульрику. Он украдкой более внимательно посмотрел на нее. Как он мог не заметить такое лицо в толпе гостей миссис Мюррет? В его ускользающих чертах, в нежном абрисе сквозило капризное изящество юных головок из итальянской комедии. Волосы торчали надо лбом мальчишеским вихром и были в тон золотисто-карим глазам с черными крапинками, на щеке крохотная коричневая родинка возле уха — так называемая роза за ухом, и подбородок, которому пошло бы опираться на жабо. Когда она улыбалась, левый уголок губ поднимался немного выше правого, и ее улыбка начиналась в глазах, сбегая к губам двумя лучиками света. И мимо такого лица он мчался к леди Ульрике Криспин!

— Но конечно, вы не запомнили меня, — говорила она. — Меня зовут Вайнер — Софи Вайнер.

Не запомнил? Да нет, запомнил! Сейчас он был искренне уверен в этом.

— Вы племянница миссис Мюррет, — объявил он.

Она покачала головой:

— Нет, даже не племянница. Я всего лишь ее чтица.

— Чтица? Вы хотите сказать, что ее вообще интересуют книги?

Мисс Вайнер развеселило его удивление.

— О нет, конечно! Но я писала для нее письма, вела книгу гостей, выгуливала собак и выполняла всякие другие скучные обязанности.

— Это просто ужасно! — проворчал Дарроу.

— Да, но не так ужасно, как быть ее племянницей.

— Охотно верю. Рад слышать, — добавил он, — что вы говорите обо всем этом в прошедшем времени.

Она как будто немного приуныла при упоминании об этом, но потом вызывающе вздернула подбородок:

— Да. Между нами все кончено. Мы только что расстались в слезах — но не молча!

— Только что? Уж не хотите ли вы сказать, что все это время были там?

— С тех пор, как вы приезжали, чтобы увидеть леди Ульрику? Вам кажется, это было ужасно давно?

Неожиданность выпада, как и его некоторая бестактность, убавила удовольствие от ее щебета. Она действительно начала нравиться ему: благодаря откровенному одобрению в ее глазах он вновь привычно стал ощущать себя привлекательным молодым человеком со всеми преимуществами такого состояния, а не безымянным ничтожеством, каким чувствовал себя в толпе на пристани. Досадно, что именно в этот момент последовало напоминание: естественность не всегда идет рука об руку с тактом.

Она как будто догадалась о его мыслях.

— Вам не понравились мои слова о том, что вы приходили ради леди Ульрики? — спросила она, наклоняясь над столом, чтобы налить себе вторую чашку чая.

Быстрота ее реакции ему по меньшей мере понравилась.

— Это лучше, — засмеялся он, — чем если бы вы думали, что я приходил ради миссис Мюррет!

— У нас и мысли не возникало, что кто-нибудь приходит ради миссис Мюррет! Всегда это было ради чего-то еще: ради музыки, или ради обеда, когда приглашали хорошего повара, или ради других людей — обычно кого-то одного из других людей.

— Понимаю.

Она забавлялась, и это при его теперешнем настроении было важнее для него, чем то, насколько она тактична. А еще странно было неожиданно узнать, что смутный гобелен, служивший фоном миссис Мюррет, был меж тем живым и имел глаза. И сейчас, когда пара тех глаз смотрела в его глаза, он ощутил, что наблюдающий и наблюдаемая странным образом переменились ролями.

— У кого это «у нас»? И много было вас, свидетелей?