Риф

– Его арестовали весной 99-го, – сказал мистер Уэллек; он постоянно трогал козырек своей грязной бейсболки – так нервничал; и Ли не могла понять, что именно его нервирует – воспоминания или тот факт, что его команда, кажется, проигрывает гонку. – В аптеку влез ночью. Искал дозу. Его поймали, бросили в камеру. Установили личность и позвонили мне. Я приехал и увидел его, – он покачал головой, – ужасное зрелище, от него почти ничего не осталось, он весил килограммов пятьдесят, не больше. Мешок с костями. Я оплатил ему адвоката. Ему скостили срок, назначили обязательные работы и курс лечения. И вроде все было хорошо, – мистер Уэллек вздохнул. – А потом он сбежал, прямо из клиники. Украл карточку доступа у кого-то из персонала и свалил через аварийный выход. И опять стал аптеки обносить. Не знаю, что у него за фиксация была на аптеках. Я много об этом думал: где я ошибся? Все ли сделал? Конечно, я, эммм, был не в восторге от всего этого. Да что там, в ярости был! Вы поймите, я же тоже человек, у меня нервы. Но я все сделал все, что мог. Чтобы оплатить лечение, я машину продал, – показал себе за спину большим пальцем, словно там где-то стояла его проданная машина. – Ему было легче, правда. Он даже вес набрал, перестал быть похож на ведущего «Баек из склепа». И, в общем, он сбежал из клиники, и я был так страшно зол. Очень сильно зол. Слег с давлением, так… так… так меня трясло. Я чувствовал себя оскорбленным, я думал «ах ты ж маленький неблагодарный мудень, я ради тебя продал свою «Камаро», и этим ты мне отплатил?» Мне, конечно, нужно было как-то по-другому все сделать. Нужно было искать его, – он посмотрел Ли в глаза, словно хотел попросить у нее за что-то прощения. – Но я не стал искать. Я решил – не хочешь лечиться, и хрен с тобой. Я умываю руки, – он снова замолчал, тер ладонью покрасневшую на солнце шею. – И еще через месяц мне снова позвонили из полиции. Я когда услышал голос копа в трубке, сначала, знаете, испытал… как бы это сказать… злорадство. И до меня даже не сразу дошло, что меня зовут на освидетельствование. Что он не в клетке, а в морге. Он где-то был на квартире с этими своими, – мистер Уэллек неопределенно махнул рукой, – ну с этими, с барыгами с этими. Туда копы ворвались, а он – а он – а он – ну, он на балконе был и не хотел сдаваться, пытался перепрыгнуть с одного балкона на другой. И сорвался.

По трассе с газонокосилочным жужжанием гоняли карты. Минуту или две мистер Уэллек и Ли молча наблюдали за гонкой. И каждый раз, когда мимо проносился его протеже на красном болиде, мистер Уэллек хватался за козырек кепки и тихо шептал: «Ну куда, куда ты давишь? Сбрасывай! Вот так, вот так, мягче!» Ли разглядывала его лицо и ясно представляла себе, как в детстве, когда на картах гонял Адам, мистер Уэллек, еще молодой, точно так же стоял на обочине, за покрышками, и поддерживал его; и ей стало ужасно грустно, хотелось протянуть руку и прикоснуться к нему и сказать что-то такое, отчего ему стало бы легче; хотелось как-то проявить эмоции, но она боялась его смутить, показаться навязчивой.

– Я не знаю, насколько это уместно, – сказала она, – но вы писали в письме, что говорили с Адамом про Колумбию. И про Гарина.

– Ой, да, да, конечно, – он стал хлопать себя по карманам. – Пойдемте, я должен вам показать.

Они зашли в гараж, в раздевалку, мистер Уэллек открыл шкафчик, достал рюкзак и извлек из него папку. Они сели за пластиковый столик в столовке. Мистер Уэллек выложил бумаги и разложил их так, чтобы Ли могла прочесть. Она пробежалась глазами по заголовкам – это были распечатки каких-то очень старых статей.

– Что это?

– Это статьи из газеты «Лексингтон сегодня» за 70-й год. Про семью Гарина. Я думаю, вам будет интересно.

– Господи, – Ли разглядывала заголовки, – где вы их откопали?

Мистер Уэллек грустно улыбнулся.