Ричард Столлман и революция свободного программного обеспечения

“У нас были обычные такие дебаты о решении мировых проблем или о последствиях какого угодно явления, – рассказывает Брайдбарт, – скажем, кто-то изобретает сыворотку бессмертия. Что тогда вы будете делать? Какие политические последствия это повлечёт? Если вы раздадите её всем подряд, мир быстро переполнится людьми и погибнет. Если вы начнёте раздавать её избирательно, это сразу разделит человечество на высший и низший классы. Ричард лучше других умел анализировать ситуации и предвидеть тонкие, неочевидные последствия решений”.

Столлман хорошо помнит эти дискуссии. “Я всегда был за бессмертие, – говорит он, – как мы ещё сможем узнать, на что будет похож мир через 200 лет?” Заинтересовавшись, Ричард стал расспрашивать знакомых, согласятся ли они стать бессмертными, если им предложат. “Меня поразило, что большинство людей считали бессмертие чем-то плохим”. Они говорили, что смерть это неплохо, потому что нет смысла жить в старости и дряхлости, а старение – тоже хорошо, потому что готовит человека к смерти. И даже не видели в этом логическом порочном круге ничего странного.

В общем, у Столлмана сложилась репутация первоклассного математика и сильнейшего дебатёра, причём без каких-либо усилий с его стороны. Напротив, он всячески избегал откровенно состязательных мероприятий, на которых мог бы проявить себя во всём блеске. Брайдбарт вспоминает, как на исходе первого курса Ричард уклонился от участия в Патнемском тестировании – престижном конкурсном экзамене для студентов-математиков США и Канады. Патнем – не только отличный способ проверить уровень своих знаний, но и реальный шанс получить работу в лучших вузах и научных центрах. По кампусу ходили слухи, что набравшему самое большое количество очков гарантирована стипендия в любом вузе страны, включая Гарвард.

Но пройти этот тест было непросто – как и Math 55, Патнем был ориентирован на лучших из лучших в математике. Экзамен состоял из 2 частей и длился 6 часов, и даже такие ветераны Колумбийской программы и Math 55, как Брайдбарт, описывают Патнем как труднейшее математическое испытание в жизни. “Чтобы вы понимали, насколько безумно сложен этот тест, – говорит Брайдбарт, – приведу статистику: максимальный результат равнялся 120 баллам, а я в первый год набрал около 30 баллов, и этот показатель был достаточно хорошим, чтобы я занял 101 место по стране”.

Когда Столлман отказался пройти Патнем, это удивило всех. Брайдбарт рассказывает, как за обедом они с другими студентами насели на него, допытываясь, почему он не стал проходить тест. “Ричард ответил, что боялся сплоховать”, – вспоминает Брайдбарт. Но когда они быстро набросали по памяти несколько задач Патнема, Столлман быстро решил их все. “Такое ощущение, что под ‘сплоховать’ он имел в виду второе место или что-то вроде этого”, – смеётся Брайдбарт.

Сам Ричард описывает этот эпизод немного иначе. “Да, я решил одну или две задачи из тех, что они набросали, но я точно помню, что решил не все”, – говорит он. Но Столлман подтверждает слова Брайдбарта касательно причины отказа – он действительно боялся этого теста. Ему было нетрудно поправлять ошибки однокурсников и преподавателей, но когда речь заходила о жёстком соревновании на звание самого умного и способного, Ричард испытывал страх вперемешку с отвращением. И если соревнования можно избежать, то почему бы не воспользоваться этой возможностью?

“Ровно по этой же причине я никогда не любил шахматы, – объясняет Столлман, – всякий раз, как я принимаюсь за игру, я начинаю бояться, что ошибусь и проиграю, и из-за этого я действительно делаю глупые ошибки и проигрываю. Получается самоисполняющееся пророчество, основанное на страхе”. Он избегает этой проблемы, просто не играя в шахматы.

Возможно, именно такие страхи побудили Столлмана отказаться от карьеры математика, но это спорный вопрос. К концу первого курса у Столлмана отчётливо проявились сторонние увлечения, в частности – программирование, которое из потаённого влечения школьной поры переросло в явную страсть. Студенты-математики часто отстранялись от зубодробительной учёбы, погружаясь в другие области вроде истории или искусств. Ричард же спасался в лаборатории информатики.

Когда Столлман распробовал программирование на настоящем компьютере в Нью-Йоркском научном центре IBM, он уже не мог забыть об этом, ему хотелось программировать ещё и ещё. “К концу первого курса в Гарварде я набрался смелости и зашёл в компьютерную лабораторию посмотреть, что у них там было интересного. Я нашёл массу всяких руководств и спросил, найдутся ли у них копии или дополнительные экземпляры, которые я мог бы взять себе”. Получив руководства, Ричард принялся штудировать их, изучая спецификации различных компьютеров.