Рибут. Дилогия (ЛП)

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Растаять и превратиться из рибута в густую кровавую кашу.

– Я могу спать в родительской комнате, – сообщил Каллум.

Я быстро схватила его за руку:

– Нет, ты ведь останешься?

Я все еще хотела с ним близости, пусть даже не

той

.

– Конечно. – Он был доволен моим вопросом; я прочла это по глазам, когда он улегся в постель.

Я скользнула к нему и стала придвигаться ближе, пока он не заключил меня в объятия. Я уткнулась в его грудь; он съехал ниже и коснулся губами моего уха.

– Когда у нас будет секс, то весь этот бред насчет «сниму – не сниму» пойдет побоку.

– Но…

– Нет уж, извини. Мне наплевать на шрамы, и тебя они тоже не должны волновать. Всё или ничего.

– Тогда, возможно, ты ни с чем и останешься.

– Я тебя умоляю! Ты долго не продержишься.

Я рассмеялась и приподняла голову, чтобы поцеловать его. Каллум крепче прижал меня к груди, наши губы встретились, и я на секунду подумала, что он мог быть прав.

Глава двадцать шестая

– Рен! – Дыхание Каллума пощекотало мне ухо, и я шевельнулась, задев его щеку лбом. – Солнце садится.

Сквозь сомкнутые веки казалось, что комната купается в оранжевом свете. Кожа Каллума блестела и выглядела почти человеческой.

Я вытянула ноги на мягких простынях. Одеяло я, как выяснилось, сгребла в кулак и подтащила к подбородку. Я находилась внутри облака – роскошного, пышного – и утопала в постели, мягче которой не было ничего на свете. Облако пахло Каллумом: мылом, пряностями, теплом и, безошибочно, самую капельку – рибутом.

Он убрал волосы с моего лба и прижался к нему губами, рассыпав искорки восторга по моему лицу до самой шеи.

– Скоро надо выходить.

Его темные глаза встретились с моими, и я не нашла смысла притворяться, будто мне не страшно. Каллум и сам все видел. Он погладил меня по щеке, и по его пристальному взгляду я поняла, что он не корит меня за страх.

Я кивнула, но не двинулась с места. Вот бы остаться с ним в этой постели на весь день, на всю ночь, на всю неделю! Забыть про дочь Леба, забыть о мифической резервации и обо всем, кроме его рук и улыбки.

И вдруг я увидела, что его трясет. Отдернув от меня пальцы, он откатился в сторону, сел и свесил ноги с кровати. Затем украдкой взглянул на дрожащие руки и потянулся за одеждой.

От ужаса я чуть не задохнулась и уткнулась лицом в подушку, боясь закричать.

– Может быть, у меня найдется футболка поменьше, – проговорил Каллум, вскакивая и подходя к шкафу. – Из тех, что я носил года в четыре.

Я прыснула, не отрывая лица от подушки; потом села и постаралась придать лицу спокойное выражение. Но паника застряла в груди – настойчивая, глумливая.

– Хотя бы в семь, – возразила я. – Не такая уж я маленькая.

– Вот, – сказал он и бросил мне голубую рубашку. – Тоже великовата, но можно завязать узлом.

Он пошел переодеваться, а я натянула свои штаны и его рубашку, которая доходила мне до середины бедер. Я попробовала сделать узел, но бросила это дело и затолкала ее в брюки. Взяла со стула черную фуфайку, которую он вынул специально для меня, и улыбнулась, приложив к лицу мягкую ткань.

Вернулся Каллум и положил в сумку фоторамку, маленькую камеру и смену одежды.

– Можно проверить, не осталось ли у родителей еды, но я сильно сомневаюсь в этом, – проговорил он, застегнув сумку на молнию и забросив ее за спину.

В кухне было голо, если не считать нескольких забытых надколотых тарелок. Каллум пожал плечами и протянул мне руку:

– Готова?

«Конечно нет».

– Готова, – ответила я.

Потом еще раз обвела взглядом комнату, и мы вышли сначала в коридор, потом в гостиную. До самого выхода Каллум старался не смотреть вокруг и, даже открывая мне дверь, глядел в пол. По сравнению с прошлым вечером температура упала на несколько градусов, и холод пробирал до костей. Даже Каллум зябко поежился.

– До перехода сделаем небольшую остановку, – заявил он, указав на соседний дом. – Я должен выяснить, где моя семья.

– И как ты себе это представляешь? Заглянем и спросим?

– Ну да, – ответил он и потянул меня за руку в обход дома. Не успела я ничего сказать, как он уже постучал в окно.

Занавески разошлись, и за стеклом показался мальчик ненамного младше нас. Увидев, кто перед ним, он издал вопль и поспешно задернул шторы.

– Эдуардо! – крикнул Каллум. – Мне нужно только узнать, куда подевались мои родители и Дэвид!

Эдуардо выглянул снова, прижался лбом к стеклу и расширил глаза.

– Каллум?!

– Да.

– Дело плохо?

Вопрос мог означать что угодно, но Каллум кивнул.

– Да. Дело плохо.

Эдуардо в ужасе моргнул, стекло запотело от его дыхания.

– Ты сбежал?

– Да. Ты знаешь, куда подались мои?

– Мама сказала, что в Высотки.

– Спасибо, – отозвался Каллум и сделал шаг назад.

– Погоди, – сказал Эдуардо, поднимая раму. Каллум отступил еще немного. – Какой у тебя номер?

– Двадцать два, – вскинул запястье Каллум.

– Клево! – пискнул Эдуардо.

Я рассмеялась, и Каллум послал мне улыбку.

– А это кто? – спросил Эдуардо.

– Рен. Сто семьдесят восемь. Не называй ее клевой.

– Сто семьдесят восемь! – излишне громко воскликнул мальчишка. – Во имя Техаса!

– Спасибо, – снова сказал Каллум и потянул меня в сторону. Мы собрались уйти.