Рядовой Иван Ященко

Надежда Степановна, учительница, тоже прослезилась: в армию уходили её ученики. Когда она начинала учительствовать, в Богдановке была только начальная школа, потом школа разрослась до семилетки. Большинство юношей и девушек на этом и останавливались, шли работать в колхозе после семи классов, а некоторые, как Василь Яковенко, и раньше забрасывали учение – им нравилась работа на полях либо на ферме. А вот Иван Ященко был одним из лучших учеников Надежды Степановны: он не только легко справлялся с математикой, физикой и другими предметами, но быстро овладел русским, не вставлял в речь слова украинской мовы, как это часто случалось у других учеников, и писал сравнительно грамотно.

– Учиться тебе надо, – настаивала Надежда Степановна.

– Зачем? – удивлялся Иван. – Я бухгалтером быть не собираюсь.

В пятнадцать лет ему казалось, что оканчивать десятилетку надо только для того, чтобы сидеть где-нибудь в конторе и стучать костяшками на счётах. Да и родители не очень настаивали на продолжении обучения: «треба гроши» – с восьмого класса надо было платить за учёбу. После окончания седьмого класса Иван не поехал в районную школу, взял в руки топор и влился в бригаду, которая строила ферму. Пять лет махал не только топором, сенокос и уборочная страда, весной – посевная…

А ещё был он дорог учительнице тем, что её старшая дочка, которая, конечно, продолжила учёбу и к весне сорок первого заканчивала десятый класс, на каникулах зимой и летом спешила из райцентра в родную деревню, чтобы тут, на вечёрках, быть поближе к Ивану. Высокий, златокудрый и голубоглазый парень пленял девчат не только красотой, но и тем, что он «гарно спивал» песни. О ком болит сердечко Таисии, Надежда Степановна не могла не знать.

Таи в Богдановке в день проводов парней в армию не было, училась.

И вот Иван уже машет с саней, которые по снежной каше увозят парней на угор, через лесок и поле, и далее, далее…

Тая же встретила и проводила Ивана в райцентре, на вокзале, при посадке в поезд. Смотрела потерянно, из глаз вот-вот, казалось, покатятся слёзы, но она сдержалась. Поцеловаться при народе они постеснялись.

Отец с матерью распрощались с Иваном дома, не пошли к правлению колхоза, где провожали ребят на службу: у матери была на этот счёт какая-то примета.

Спать пленникам пришлось на голой земле, на траве, истоптанной множеством ног. Зябли, жались друг к другу, но сопение и храп скоро повисли над поляной.

Иван перед сном переобулся, чтобы намокшие при переходе через речку ноги посмотреть – не натёр ли? Снова намотал обмотки, догадываясь, что утром времени на это может не быть. Притулился к спящему Василю, но уснул не сразу. На дальнем от ворот участке, вблизи вышки с прожектором, обильно росли, кроме шиповника, лебеда, лопухи и крапива – сюда, как в сортир, бегали солдаты, чей желудок не вынес немецкого хлеба и сырой картошки. «Откуда в лесу крапива и лебеда?» – вертелась эта мысль в голове, пока усталость не сморила и его.

Проснулись пленники от резких хлопков: раздалось несколько винтовочных выстрелов. В луче прожектора увидели, что один из красноармейцев, воспользовавшись темнотой, попытался перелезть через заграждение – у столба по колючей проволоке, поднимался как по ступенькам, но в это время залаяли собаки, включился прожектор и охранники с двух сторон поразили беглеца. Он уже был на самом верху и, сражённый, повис вниз головой, на свободную сторону. Там он и остался до рассвета.

Утром подъём, построение, и знакомый уже Ивану высокий немец с листом бумаги стоял перед взводом, всматриваясь в лица русских солдат. Вызывать пофамильно не стал, пересчитал, очевидно, количество пленных и начал раздавать им небольшие лоскуты белой материи, на которой были чёрной краской отпечатаны номера. Немецкий порядок требовал учёта, и где-то в Германии на фабрике заранее изготовили номера для будущих белых рабов. Тыкая жёстким пальцем в грудь Фёдору, потом Ивану, немец показал им и всем остальным, куда надо пришить номер. Иван оказался под номером 0782.

Когда приказание было исполнено, всех опять построили. Немец прошёл вдоль строя и снова своим пальцем, на этот раз как крючком, оторвал плохо пришитый номер у стоявшего слева от Ивана солдата Власа Воронова. И немедленно, не произнося ни слова, коротким боксёрским ударом в горло свалил Власа на землю. Пока тот, задыхаясь, корчился в муках, немец обнаружил ещё несколько нерадивых пленных, но уже бил не сам, а доставал их прикладом винтовки помощник, рядовой немецкий солдат.

Завтрак в походных полковых кухнях был приготовлен полковыми же поварами, баланда, не то борщ, не то рассольник, без мясного, с каким-то техническим жиром или растительным маслом. Капустные листья, наспех помытая картошка, свёкла – всё-таки борщ. К этой баланде прилагался кусок малосъедобного немецкого хлеба.

– Свиней моя мать лучше кормит, – пробурчал Иван, доставая ложкой из котелка капустный лист.

Василь только выматерился, Дзагоев скрипел зубами, а Дубов, вздохнув, сказал:

– Как бы ещё хуже не было.