Рядом с врагом

— А как же! Партизанский комиссар! Мы его поймали!

Галя равнодушно пожала плечами: все может быть.

— Ах да, господин комендант. Вероятно, он в третьей палате, она охраняется.

— Вот, вот…

Фон Штаммер и Галя, дойдя до третьей палаты, остановились. У входа стоял часовой. Фон Штаммер оглядел часового и, вероятно, остался доволен. Вообще ему сегодня все нравилось.

Фон Штаммер, а за ним и Галя вошли в палату.

— Все еще без памяти? — спросил майор фельдшера — тучного немца, специально приставленного к комиссару.

— Так точно, господин майор.

— Сейчас узнаем, — неожиданно сказала Галя.

Сказала просто, словно чувствовала себя в палате хозяйкой. Раз пригласили — значит не могут обойтись без нее.

Девушка всеми силами старалась подавить волнение. Перед ней лежал родной, дорогой человек, очень близкий. Нужно только держать себя в руках.

Штаммер стоял прямо, словно аршин проглотил, и не отрываясь смотрел на молодого врача.

— Долго он будет валяться? Мне необходимо с ним поговорить. Нужно, чтобы он жил. Не очень долго, конечно… — майор засмеялся.

У фельдшера затряслись щеки: ему тоже понравилась шутка коменданта.

Галя наклонилась над комиссаром. Тот лежал на цементном полу, разбросав руки. На лбу прикрывал рану побуревший кусок бинта, в густых бровях запеклась кровь.

Галя повернулась к фон Штаммеру и, смело глядя ему в глаза, заявила:

— В такой обстановке вряд ли он очнется.

Комендант, взглянув на пленного, кивнул головой и, приказав перенести пленного в другое помещение и сообщить, когда тот придет в сознание, удалился.

Коменданту никто не мог испортить настроение. Откинувшись в кресле, он стал раздумывать, как лучше «преподнести» комиссара своему начальству. Одно решение не выходило из головы: нужно везде подчеркивать, что комиссар пойман им лично, майором фон Штаммером. Так следует и командованию сообщить в специальном донесении.

Теперь Штаммеру нужно было отличиться при выполнении задания, полученного из гитлеровской ставки. Нужно немедленно начать отправку советских граждан в Германию. Это задание отвечало отчасти и его личному желанию. Он понимал, почему от него так нетерпеливо требуют быстрейшего и неукоснительного выполнения этого приказа: Германия нуждалась в дешевой рабочей силе. Фронт отправлял эшелон за эшелоном. Ведь и фабрика самого фон Штаммера осталась без людей! Вот почему и старался майор, чтобы как можно быстрее выполнить приказ ставки. Он заставил старост и полицаев переписать всех мужчин и женщин городка и соседних сел от шестнадцати до тридцати лет, а также принял меры к тому, чтобы никто из зарегистрированных не покидал своего местожительства. За каждый случай побега головой отвечал староста.

Комиссар Султанов, попавший в плен, интересовал майора не только как человек, доставивший столько хлопот. Комендант рассчитывал допросить его и о том, где и сколько скрывается местных жителей, надеясь отобрать и среди них годных для работы в Германии людей…

В ПЛЕНУ

Шерали открыл глаза… Слабость сковала тело. Не было даже сил повернуть голову. Давит какая-то страшная тяжесть. Где он? Все еще лежит на холме? Шерали попытался нащупать пулемет, но руки не повиновались. Мучила страшная боль. Она разламывала голову. Именно нестерпимая боль и заставила его раскрыть глаза.

Над головой вместо неба — закопченный потолок; сквозь темные стекла окна у самого потолка падает тусклый свет. Шерали закрыл глаза… снова открыл…

«Странно, что это? Отчего так тихо?..»

Для того, чтобы чуточку приподняться, опираясь локтем на жесткую узкую кровать, ему пришлось собрать все свои силы и терпение, на лбу выступили капельки холодного пота. Задрожала рука. Медленно, очень медленно поворачивая голову, осмотрелся он по сторонам: стены небольшой комнаты голы, справа — дверь.

«Где же я?..»

С трудом приподняв руку, потрогал голову: волосы слиплись и засохли, словно пристал к ним густой клей.

— Кровь!

Смутно, то возникая, то обрываясь, как на старой киноленте, всплывала в памяти картина: начали обстреливать со всех сторон. Гитлеровцев было много. Они ползли и ползли.

Впереди, на откосе, грудами лежали их трупы. Но они ползли. Завыли мины, и в воздухе раздался страшный грохот — это он ясно слышал… Неподалеку от того места, где лежал Шерали, поднялся столб пламени. Потом ударило в голову, обожгло, в глазах потемнело… Шерали почувствовал, что летит куда-то вниз, в пропасть…

Теперь комиссар лежит в полутемной сырой комнате. Чей это дом? Что за люди здесь живут? Враги или свои?

Шерали почувствовал, что снова теряет сознание.

— Вася! Митя! Коркия! Янис!

И со стоном упал навзничь.

Голос его, хотя и слабый, долетел до часового, стоявшего у двери. Солдат вздрогнул. Он привык к тому, что комиссар без сознания, беспомощный.

Часового обуял страх. «Кого-то зовет? А вдруг сейчас…» Кому-кому, а ему, Гансу Шмеллингу, хорошо известно, как неожиданно появляются партизаны. К своему комиссару они уж наверняка придут на помощь.

Часовой оглянулся.

Среди гитлеровских солдат в Червонном Гае обычными стали рассказы о партизанах, о том, как ловко они ставят мины, крадут солдат и офицеров.