Рядом с нами

— Татьяну Ивановну Воробьеву. Конечно, мне бы стерпеть, промолчать тогда…

— Когда именно?

— Да на 8-е Марта. Выдвинули Татьяну Ивановну в тот день из простой работницы в наладчицы. Меня обошли, а у Воробьевой праздник. За что, думаю, ей такая привилегия.

— 8-го Марта чествуют не мужчин, а женщин!

— Это я понимаю. А все-таки. И тут Тамара Исаевна, она у нас в буфете торгует, возьми и скажи мне: у Воробьевой есть причина.

— Какая?

— У нее роман с мастером Половинкиным.

Меня поначалу сомнение взяло. Какой, думаю, интерес мастеру Половинкину крутить романы с Татьяной Ивановной? Женщина она на возрасте, троих детей имеет. А у нас полон цех молодежи. Каждая вторая — красавица. Но сомневался я недолго. Раз Тамара Исаевна говорит, роман, — значит, так оно и есть. Тамара Исаевна — человек верный, врать не станет. Ну, при таких мыслях я взял и выступил с разоблачением.

— Где выступили? В газете?

— Нет.

— На собрании?

— Тоже нет.

— Так где же?

Ткацкий подмастер Козарезов переступил с ноги на ногу, вытер пот с лысой головы и тихо сказал:

— В доме я выступил.

— В каком доме?

— В своем. Пришел я после смены, поужинал и рассказал про всю эту ненормальность жене. Один на один. Доверился ей, как самому близкому человеку. А она взяла на следующий день да и выложила все на кухне соседкам. Те дальше. На фабрике шум, гам поднялся. Дирекция создает комиссию. Один член из парткома, двое из комсомола да трое от профсоюза. Комиссия ходит, проверяет, и выясняется: никакого романа у Татьяны Ивановны с Половинкиным не было. И вот человек попадает в безвыходное положение. Сначала заявляется в цех жена мастера Половинкина и хлещет этого человека по щекам. А потом приходит муж Татьяны Ивановны — и тоже бьет его.

— Кого его? О каком человеке вы говорите?

— Я тот человек. О себе я говорю. Меня по щекам хлещут, а вокруг люди, и хоть бы один заступился. Но я человек самолюбивый. Не захотел терпеть напрасно надругательства над своей личностью. Пошел я к Тамаре Исаевне. А она извиняется. Прости, говорит, ошиблась. У Татьяны Ивановны, говорят, амуры не с мастером Половинкиным, а со сменным инженером Петуховым.

— А теперь-то, спрашиваю, точно?

— Точно.

— Ну, что мне было делать при таком заверении? Пришел со смены домой. Поужинал. Лег спать. Пока свет горел, я терпел, молчал. А как жена штепсель повернула, я и размяк, разболтался.

— И опять один на один?

— Опять. Правда, на этот раз мною у жены было слово взято. "Никому?" — спрашиваю. "Никому", — отвечает. "Даже родной матери?" "Даже ей". Родной матери жена и вправду ничего не сказала, а соседкам на кухне растрепала про мое разоблачение. Директор вторую комиссию создал. Опять один член из парткома, два от комсомола, три от профсоюза. Снова расследование, и снова оказывается, у Татьяны Ивановны никаких романов, никаких амуров. Вот тут бы нашей дирекции и взяться за женщин.

— Почему за них?

— Потому что они всему виной: одна сочинила, другая растрепала. А женщинам была дана полная амнистия. Жену мою даже не тронули. Она-де домашняя хозяйка, человек отсталый; Тамаре Исаевне (это та, которая в буфете у нас торгует) тоже ничего. Она, мол, не из нашего текстильного ведомства…

— А вас снова по щекам хлестали?

— Черт с ними, со щеками, я бы стерпел. Меня за мою критику с фабрики уволили.

— Да какая же это критика? Это сплетни.

— А за сплетни разве можно увольнять трудящихся?

— И можно и нужно.

— Ну, знаете. Не ожидал, — сказал Козарезов. — Я к вам из Серпухова ехал. Сто километров на электричке трясся, а вы…

И, сильно хлопнув дверью, ткацкий подмастер вышел из комнаты. А через час он уже вытягивался по-солдатски перед каким-то столом в прокуратуре все с той же фразой на устах:

— Помогите! Страдаю за критику!

1957 г.

В ДЕНЬ АНГЕЛА

Жаркий летний день. Термометр показывает тридцать градусов в тени. К Серебряному бору по Хорошевскому шоссе мчатся автобусы, троллейбусы, автомашины. Рабочий день окончен. Скорей, скорей на лоно природы, к прохладным водам Москвы-реки!

Вдруг из какой-то боковой улицы на шоссе выскакивает бежевая «Победа» и начинает выписывать кренделя. Путь этой «Победы» на горячем асфальте прочерчивается не прямой, а ломаной линией. Когда у машины заплетаются ноги, то виновата, конечно, не машина. Регулировщики уличного движения в таких случаях дают сигнал «стоп», подходят к владельцу машины и говорят:

— Гражданин, давайте дыхнем!

Владелец бежевой «Победы» в то время еще не был пьян. Он просто-напросто решил продемонстрировать своим спутникам на скорости восемьдесят километров новое зигзагообразное «па» из быстрого фокса. И так как на этом участке Хорошевского шоссе регулировщика не было, то машину никто не остановил и она, достигнув Серебряного бора, остановилась у пляжа.