Ряд случайных чисел (СИ)

— Да ни фига! Он мне сам его дал! — удивилась Лиса, но инструмент сменила. Ого, похоже Большой с Мизинцем оч-чень поговорил! Отдать любимый ножик… Дон изумленно покачал головой. Он прислонился к стояку и стал ловить пальцами капли, падающие с навеса — очень увлекательное занятие. Это хорошо, что она так быстро успокоилась. Она стойкая. Хоть и взрывная. Он всегда переживал слабее, но дольше, гораздо дольше… — А знаешь, мне понравились твои стихи. Но ты сбежал, и я не успела тебе сказать. А потом как-то не до того было. А почему ты вчера так… ушел? Я тебя чем-то обидела?

— А? Не-ет, что ты. Это просто… память… — Дон опять уставился на струи дождя, набирал в ладонь, выливал, опять подставлял руку.

— А можно, я тебя спрошу? Только не сердись, ладно? Если решишь, что это не мое дело, так и скажи — пошла на фиг! — Дон насторожился. Есть пара вопросов, на которые он не хотел бы давать ответ даже самому себе, а уж кому-то другому, да еще и честно… — Дон, а… вот… страшно было? Ну, умирать? — он расслабился.

— Да нет, — слабо улыбнулся он, — Я же знал, что она меня поднимет. Скорее обидно, и не за себя — за нее. Она столько сил в меня вложила — и все прахом, — улыбка стала неудержимо широкой. — Я к ней пришел дурак-дураком, говорю — райя, у вас есть любовь? — он засмеялся, вспоминая.

— А она?.. — очарованно прошептала Лиса, бережно прижимая к груди суковатую палку. Это был первый раз, когда она слушала настоящего участника реальных событий, а не читала про придуманные чувства выдуманных героев.

— А она десять лет заваливала меня книгами, учила биться на мечах и стрелять из лука, — задумчиво улыбался Дон, глядя далеко-далеко, за реку, за лес, за дождь. За пятьсот лет.

— Она… красивая была, да? — Лиса попыталась проследить его взгляд, но для нее там был только дождь. Только дождь.

— Красивая? Не знаю, — пожал плечами Дон. — Как-то никогда об этом не задумывался. Наверно да…

— Разве так бывает? — удивилась Лиса. — Если красивый — значит уж…

— Да? — насмешливо взглянул на нее Дон. — Скажи, Квали красивый?

— Ну-у, да-а, он же эльф, а эльфы все… — довольно уверенно начала Лиса и постепенно совсем завяла под конец.

— Вот именно, — закончил Дон. — Отними от облика его постоянную внимательность, доброту, шарм, чувство юмора, эту его легкость — что останется? — Лиса не на шутку задумалась. — Очень гордая. Самолюбивая. Скрытная. Умная, хоть и любит называть себя дурой. Щедрая. Правда, может, только со мной. Не знаю.

Лисе с огромным трудом удалось удержаться от вопроса, задать который страшно хотелось — но она не чувствовала себя вправе: почему они расстались? Вычитала она как-то ядовитую фразу, очень подходившую всем Видящим: когда своей личной жизни нет, чужая начинает интересовать чрезвычайно. Не будет она его спрашивать…

— Но ее больше нет, — очень спокойно, как-то буднично и отстраненно заметил Дон, нечаянно ответив на невысказанный вопрос.

— Ох! — вырвалось у Лисы горестное. В носу вдруг защипало…

— Ты чего? — удивленно взглянул на нее Дон. Из карих, ставших совершенно круглыми, глаз горохом катились слезы, ладошка зажимала прыгающие губы. — Да ну чего ты? — засмеялся Дон, и уже сидел рядом, и обнимал, и вытирал ей слезы. — Да жива она, не плачь, ей просто кусок памяти стерли. И не такой уж большой кусок. Ну перестань, меня же Роган съест! Он тебя успокаивал-успокаивал, а из-за меня ты тут опять… — с улыбкой уговаривал он Лису. Одна салфетка вымокла сразу, из воздуха достал другую. Вот смешная какая! Ревет! Было бы о чем!

— Память — это… еще хуже… — нервно сглотнула Лиса, хлюпая носом.

— Да нет, — Дон обнял ее за плечи, уткнулся носом в рыжую макушку. — Она же не помнит. Нельзя жалеть о том, чего не помнишь. У нее все хорошо, она бы очень удивилась, что ты плачешь!

— У нее! А у тебя? А ты? — попыталась заглянуть ему в лицо Лиса, немыслимым образом выворачивая шею.

— А я помню, — улыбнулся Дон. — И очень этому рад. Это безумно много, понимаешь? Я невероятно богат — у меня есть память о счастье. А этим мало кто может похвастаться. Очень уж редкая это вещь — счастье. Может, и лучше, что она не помнит. Нам тяжело было бы вместе вспоминать об утраченном. А так — эта память только моя, и я ей рад, рад, что у меня есть, что вспомнить, — он сидел рядом, обнимал ее за плечи, но опять был очень далеко, где-то там, за дождем и временем. Ну, да, я, например, вспомнить ничего такого хорошего не могу, подумала Лиса. Просто нечего. Совсем нечего, даже обидно. Пакости всякой — сколько угодно, а такого… Вот он встанет сейчас, отойдет — только и останется в памяти, что рука на плечах. Это уютное ощущение закутанности в мягкий черный мех. И через тридцать лет, и через сорок — больше ничего не будет. Может, действительно замуж выйти? Пока зовет? А то — позовет, да и перестанет. И останешься ты дура-дурой со всеми своими высокими принципами и мечтами о возвышенной духовной связи. Где ее искать-то, связь эту? В суде? Ха! И когда?