Резинки

Шаги на площадке. Свет! Теперь уже ничего не сделаешь. Дверь, которая открывается, и растерянный взгляд Дюпона…

Гаринати выстрелил, только один раз, наудачу, вслед убегающему.

Ничтожная оплошность… Может быть. Моряк справился наконец с ручной лебедкой; мост сведен.

Склонившись над парапетом, Гаринати не шелохнулся. Он смотрит, как у него под ногами плещется по входящему углу набережной маслянистая вода; там сбилась в кучу всякая дрянь: запачканная смолой деревяшка, две старых пробки обычной формы, кусок апельсиновой корки и какие-то более мелкие ошметки, наполовину разложившиеся, с трудом различимые.

3

От легкого ранения в руку так быстро не умирают. Ну-ка, посмотрим! Патрон пожимает своими грузными плечами, в этом движении недоверие сливается с безразличием: они могут писать все что угодно, но им не убедить его этой информацией, сфабрикованной специально для того, чтобы всех дурачить.

«Вторник 27 октября. — Дерзкий злоумышленник проник вчера с наступлением ночи в жилище г-на Даниэля Дюпона, дом № 2 по улице Землемеров. Застигнутый на месте преступления владельцем дома, преступник, убегая, выстрелил в него несколько раз…»

Старуха пришла вся запыхавшаяся. Было около восьми; в кафе — ни одного человека. Нет, был этот пьянчужка, дремавший в своем углу; вязаться со своими загадками было уже не к кому; все разбрелись по домам ужинать. Старуха спросила, можно ли позвонить. Конечно же, можно; патрон показал ей висящий на стене аппарат. Она держала в руке карточку, на которую смотрела, набирая номер, не переставая при этом говорить: от нее нельзя было позвонить, что-то испортилось еще в субботу. «От нее» — это тот домик на углу, с изгородью вокруг. Трудно было сказать, к кому собственно она обращалась. Вероятно, к нему, поскольку пьяница явно не заинтересовался; тем не менее казалось, что она хотела затронуть более широкую аудиторию, словно бы толпу, собравшуюся на площади; или же задеть в нем какое-то более глубокое чувство, нежели слух. Еще в субботу, а так никто и не появился, чтобы починить.

— Алло! Можно доктора Жюара?

Она кричала сильнее, чем когда рассказывала о своих несчастьях.

— Нужно, чтобы доктор пришел немедленно. Тут раненый. Немедленно, вы слышите? Раненый! Алло! Вы слышите?..

Во всяком случае, сама она, видно, не очень хорошо слышала. В конце концов она протянула ему вторую трубку, и ему пришлось передавать ответы из клиники. Точно, глухая. Она читала по его губам, когда он говорил.

— Господин Даниэль Дюпон, дом два по улице Землемеров. Доктор знает.

Она спрашивала его взглядом.

— Все нормально, он придет.

Расплачиваясь за разговор, она продолжала быстро говорить. Вид у нее был не напуганный, скорее, слишком возбужденный. Поужинав, г-н Дюпон поднялся к себе в кабинет и обнаружил там бандита — есть же такие смельчаки — в своем кабинете, из которого только недавно вышел; где даже горел свет! Чего он там делал? Хотел украсть книги? Хозяину удалось забежать в спальню, где у него есть пистолет; пуля только задела руку. Но когда он снова выскочил в коридор, бандит уже удрал. А она ничего не слышала, вот что самое главное! Как он прошел? Есть же смельчаки. «Дерзкий злоумышленник проник…» Телефон не работал с субботы. Утром она потрудилась зайти на почту, чтобы его починили; естественно, никто не пришел. Ну, воскресенье понятно — выходной день, хотя должна же быть какая-то постоянная служба и для таких дней. Если бы сервис был налажен так, как надо, сразу бы пришли. А ведь г-н Дюпон ждал важного звонка всю субботу; он не знал даже, могут ли ему звонить, так как телефон молчал с пятницы…

Проект всеобщей реформы в организации работы почты, телеграфа, телефона. Статья первая: Будет организована постоянно действующая служба для неотложных случаев. Нет. Одна-единственная статья: Телефон г-на Дюпона всегда будет в превосходном рабочем состоянии. Или просто: Все всегда будет работать нормально. И утро субботы благополучно останется на своем месте, отделенное от вечера понедельника шестьюдесятью часами по шестьдесят минут.

Старушка добралась бы, наверное, по меньшей мере до сентября, если бы не вмешался пьяница, разбуженный ее криками. Он старательно рассматривал ее какое-то время, а потом сказал, воспользовавшись затишьем:

— А знаете, бабушка, что для служащего почты хуже горькой редьки?

Она повернулась к нему.

— Ну, мальчик мой, нашел чем хвастаться.

— Да нет, бабушка, не для меня. Я спрашиваю, что хуже горькой редьки для служащего почты?

Он говорил высокопарно, но язык его чуть заплетался.

— Что он говорит?

Патрон вместо ответа повертел пальцем у виска.

— А, понятно. Ну и времена настали. Меня не удивляет, что у них все так плохо, на этой почте.

Тем временем Жаннет затопила печь и кафе заполнилось дымом. Патрон открыл дверь на улицу. Холодно. Небо затянуто тучами. Того и гляди пойдет снег.