Революция и флот

«Баян», которому удалось выйти из-под обстрела сравнительно благополучно, шел с пожаром на баке, держа «Славе» сигнал «С», то есть «стоп машины». По-видимому, адмирал Бахирев опасался, что она, сев в канале, закупорит выход всем остальным.

Последним медленно отходил на север «Цесаревич», который энергично отстреливался из своих 12-дюймовых орудий. Он также имел несколько попаданий.

Наконец «Баян» и «Цесаревич» вошли в канал, а «Слава», которая по своей осадке не могла туда войти, была затоплена миной у входа[24], но неудачно, ибо не закупорила канал, как это было желательно. Ее команда была снята миноносцами 6-го дивизиона и отвезена в Рогокюль. В это время там уже приступили к полной эвакуации и уничтожению всего, что нельзя было вывезти.

К 5 октября все силы Рижского залива сосредоточились у Вормса. В ту же ночь адмирал Бахирев предполагал вывести их из Моонзунда, так как поступили сведения, что неприятель намеревается отрезать и уничтожить в Моонзунде все наши корабли.

Однако в эту ночь выйти судам из Моонзунда не удалось: тральщики не протралили выходной фарватер. Только через сутки все суда прошли в Финский залив. Утром 7 октября силы Рижского залива были в Лапвике.

Там мы получили известие, что 5 октября один из неприятельских миноносцев, идя Шильдауским створом, наскочил на нашу мину и быстро затонул. Это был миноносец «S-64».

Короткий переход в Лапвик был очень труден, так как у входа в Моонзунд неприятелю удалось поставить заграждение. Оно было затралено в самый последний момент и то только благодаря личной энергии начальника отряда тральщиков. Несмотря на полное нежелание команд работать ночью, в свежую погоду, он все-таки заставил их это сделать.

Так кончилась эпопея упорной защиты Рижского залива и Моонзунда, длившаяся целых три года. Все труды, все жертвы, положенные на это дело, пошли прахом; все было потеряно из-за предательства и трусости гарнизонов островов и команд батарей. Конечно, нельзя всецело винить в этом только серую массу солдат и матросов, в которую в самый решительный момент войны были брошены лозунги о мире и тем самым преднамеренно подорваны дисциплина и авторитет офицеров. Главная вина лежит не на них, а на тех февральских заговорщиках и деятелях революционного подполья, которые своим переворотом толкнули Россию на путь позора и гибели…

Никогда бы неприятелю не удалось так легко овладеть Рижским заливом и Моонзундом, если бы не революция. Благодаря мероприятиям императорского правительства, его оборона в 1917 году становилась действительно грозной.

Так, весной могла уже действовать начатая постройкой в ноябре 1916 года 12-дюймовая батарея у Цереля, а две легких – были совершенно готовы. На Мооне и Вердере батареи были закончены еще раньше. С прорытием Моонзундского канала до 30 футов в залив беспрепятственно вводились все крейсера, «Цесаревич» и «Слава». В этом году он был бы доведен до 40 футов глубины, а тогда в Рижский залив в любое время можно было ввести «Андрея Первозванного», «Императора Павла» и даже дредноуты. К этому следует еще добавить, что в строй вошли все новые миноносцы и подводные лодки, которые, базируясь на Рижский залив, значительно усиливали его оборону. Хорошо обученный, прошедший через ряд непрерывных боев личный состав кораблей и опытная прислуга батарей, которые были до революции, не будь ее, тоже являлись бы гарантией должного отпора противнику. Только наступивший развал довел оборону залива до такого жалкого состояния, что неприятелю не надо было ни умения, ни особого геройства, чтобы его занять. Одного его вида было достаточно, чтобы деморализованные сухопутные части немедленно впадали в панику и сдавались без сопротивления[25]. Что же касается флота, то и на его относительную боеспособность положиться было нельзя.

После сдачи Моонзунда «Новик» еще некоторое время находился в составе Минной дивизии, стоявшей в Лапвике; затем он был отправлен в капитальный ремонт на Балтийский завод в Петрограде и, таким образом, уже ни в чем участия не принимал. Впрочем, военно-морских действий больше уже и не было. Балтийский флот быстро разлагался в гаванях Гельсингфорса, Кронштадта и Петрограда.

В моем представлении рисуется «Новик»; не прежний гордый красавец, но скорбный и забытый…

Его не узнать. Облупившаяся серая краска, голые мачты, кое-где – доски, которыми заколочены разные отверстия; всюду – грязь и ржавчина. Внутри – та же мерзость запустения. Только грациозные обводы свидетельствуют о его былой, совершенной красоте.

Кругом высятся мрачные эллинги со стеклянными крышами, стапели для больших кораблей, закопченные здания мастерских. Все – на прежних местах, как было и много лет тому назад. Но тогда это жило и работало: неугомонно шумели станки, стучали зубила чеканщиков, молотки клепальщиков, жужжали пневматические сверла. Сотни рабочих рук трудились днем и ночью, создавая морскую мощь России. Теперь все это погружено в мертвый сон; не клубится больше дым из высоких заводских труб, не слышно гудков и грохота вагонеток.