«Ревность» и другие истории

Наши взгляды встретились, и мы впервые друг друга увидели. И хотя, наверное, это попытка все объяснить задним числом, думаю, мы оба заметили то, благодаря чему уже тогда стали подозревать: эта встреча способна изменить все — да она уже все изменила. Может быть, ты как раз об этом думала, но отвлеклась — наклонилась ко мне, опираясь на подлокотник; ощутив запах твоих духов, я подумал о ней: это ее запах, она вернулась.

— Я покончу жизнь самоубийством, — прошептала ты и, откинувшись на сиденье, стала меня рассматривать. Не знаю, что было написано у меня на лице, но я видел: ты не врешь.

— И как ты собираешься это сделать? — вот и все, что я смог спросить.

— Рассказать?

Вопрос ты задала с загадочной, почти веселой улыбкой. Я задумался. Хочу ли я это услышать?

— Кстати, это неправда, — сказала ты. — Потому что, во-первых, я не буду лишать себя жизни — это уже случилось. Во-вторых, не я лишу себя жизни, а они.

— Они?

— Да. Я подписала договор…

Ты посмотрела на часы «Картье» — готов поспорить, подарок того самого Роберта. Он их подарил до того, как изменил, или после? После. Мелисса была не первой, он все время изменял.

— …четыре часа назад.

— Они? — повторил я.

— Фирма, занимающаяся самоубийствами.

— Ты про… это как в Швейцарии? То есть активная эвтаназия?

— Да, но только более активная. И с той разницей, что тебя лишают жизни так, что это не выглядит как самоубийство.

— Да?

— Ты как будто мне не веришь.

— Я… да я просто удивился.

— Понимаю. Это должно остаться между нами, в договоре есть пункт о конфиденциальности, и, вообще-то, мне нельзя ни с кем об этом говорить. Просто мне…

Ты улыбнулась, и твои глаза тут же снова наполнились слезами.

— …невыносимо одиноко. А ты незнакомец. И психолог. Вы же обязаны хранить врачебную тайну?

Я прокашлялся.

— Да, если речь о пациентах.

— Ну так я твой пациент. Вижу, сейчас у тебя есть время на консультацию. Доктор, сколько вы возьмете?

— Боюсь, Мария, так нельзя.

— Разумеется, нет, это же нарушает принятые в твоей профессии правила игры. Но как частное лицо ты ведь послушать можешь?

— Пойми: у меня возникнет этическая проблема, если человек собирается совершить самоубийство и доверяется мне, а я даже не пытаюсь вмешаться.

— Ты не понимаешь: вмешиваться поздно, я уже умерла.

— Умерла?

— Договор не отменить, меня убьют в течение трех недель. Они заранее объясняют, что, когда ты ставишь на бумаге подпись, никакую тревожную кнопку уже не нажмешь. Существуй у них такая кнопка — и потом мороки с юристами не оберешься. Так что, Шон, ты сидишь рядом с трупом.

Ты засмеялась — на этот раз сухо и горько.

— Выпьешь со мной или будешь просто слушать?

Ты протянула длинную худую руку к кнопке вызова персонала — в темном салоне как будто пискнул гидролокатор.

— Ладно, — согласился я. — Но советов я давать не буду.

— Хорошо. А ты обещаешь никому ничего не говорить даже после моей смерти?

— Обещаю, — сказал я. — Хотя не думаю, что тебе это будет важно.

— Вообще-то, важно. Если я нарушу пункт о конфиденциальности, они смогут через суд взыскать с меня кучу денег, и тогда организациям, которым я завещала, останутся одни крохи.

— Чем могу помочь? — спросила беззвучно материализовавшаяся возле нас стюардесса.

Наклонившись, ты заказала нам джин-тоник. Горловина свитера чуть приспустилась, я увидел бледную кожу и почувствовал, что у тебя не ее запах. У тебя запах чуть сладковатый, пикантный, как бензин. Да, бензин. И дерево — только я названия не помню. Запах почти мужской. Когда стюардесса погасила лампочку и ушла, ты сбросила ботинки, повернулась на бок, по-кошачьи поджала под себя ноги — из-за пары торчащих, покрытых нейлоном узких ступней мне на ум, естественно, пришла мысль о балете.

— Фирма, которая занимается самоубийствами, находится в Манхэттене, в красивом офисе, — сказала ты. — Там адвокатская контора; по их словам, у них все прописано на сухом юридическом языке, и я в этом не сомневаюсь. Например, они не убивают людей с психическими заболеваниями, а до подписания договора нужно пройти психиатрическую экспертизу. Еще нужно отменить страхование жизни — при наличии такового, — чтобы на них потом не подали в суд страховые компании. Есть много других оговорок, но самое важное — пункт о конфиденциальности. Добровольно заключенный договор между совершеннолетними сторонами в США имеет более широкие рамки, чем в большинстве других стран. Но вдруг об их деятельности станет известно и она получит огласку — естественно, они боятся, что из-за реакции общественности политики их прикроют. Они себя не рекламируют, их клиенты — исключительно состоятельные люди, которые узнали о них word of mouth[3].

— Понятно, почему они не высовываются.

— Разумеется, их клиенты тоже хотят сохранить тайну, ведь самоубийства считаются стыдным поступком. Как аборт. Клиники, которые делают аборты, ничего противозаконного не совершают, но на вывеске у них это не написано.

— И правда.