Ревность

Но я не могла просто лежать там. У меня были дела. Поэтому, когда я перевернулась и застонала, приоткрывая глаза в сотый раз, я поняла, что смотрела на потолок. Бриллианты и розы были рельефными. У меня в глазах плясали точки, поэтому я моргнула и протерла их. Руки не болели, лицо тоже.

Конечно, я чувствовала себя сбитой с толку, но в целом хорошо. Я зевнула и села, поняла, что была в свитере Кристофа и в трусиках, и сделала пометку в голове прекратить просыпаться без одежды. Мои джинсы, пропитанные кровью и другой фигней, лежали на полу возле кровати вместе с носками.

Это была все та же комната. Солнечный свет лился через окна, комод светился, каждый его дюйм был абсолютно чистым. Книги на раздельных сосновых полках смотрели на меня, корешки книг — закрытые лица. Моя мама когда-нибудь сидела здесь, сжимая покрывало и протирая глаза, и интересовалась, что, черт возьми ей делать дальше?

Я чувствовала запах Кристофа, но его не было в моем поле зрения. Свитер прикрывал почти что все, поэтому я осторожно высунула голые ноги из кровати. Было ни холодно, ни жарко, идеальная температура воздуха для того, чтобы подняться в ленивое, субботнее утро, прежде чем вы спуститесь вниз в кафе и возьмете еды. Затем время посещения нескольких уроков, но если бы вы были свободны, вы могли бы встретиться в парке с оборотнем и сделать пробежку. Как будто вы принадлежали стае.

Хотя удачи с этим. Вместо этого я встала в вертикальное положение, готовая упасть в кровать, если ноги станут мягкими.

Но этого не произошло. Они держали меня так же, как и всегда.

Я подпрыгнула на кончиках пальцев, проверяя их. Я чувствовала себя... странно хорошо.

За исключением всего, что навалилось на меня. Грейвс исчез. Пепел и Огаст лежали в больничном крыле. А Анна...

Я покачала головой, мои волосы скользнули по свитеру Кристофа. Я не хотела думать об этом.

Я подошла к комоду, достала пару свежих джинсов и нижнего белья. Подошла к шкафу и взяла черную майку и угольного цвета кофту. Постояла там несколько секунд. У меня была красная майка, которую я взяла на распродаже в Таргете, всплеск цвета на темной ткани — как я люблю.

Я отнесла ее в ванную, и бросила в корзину для мусора. Расслабилась под струей горячей воды, чугунная ванная была скользкой, а занавески, прикрепленные к стене, шелестели каждый раз, когда я двигалась под водой. Моя мама стояла здесь? Намыливалась и удивлялась исчезнувшим синякам? Моя кожа была идеальной, только призрачные тени напоминали, где были большие синяки, если вы знали, где искать.

Ее растили дампиром, или ее отец хранил это в секрете? Я коснулась теплого медальона, смыла с себя грязь. Она хотела «нормальной» жизни. Чему бы она меня научила, если бы не была убита?

Все приводит к Анне. Как можно так сильно ненавидеть кого-то? Это даже не по-человечески.

Да. Мне нравилось пить кровь. Насколько это было человеческим?

Я все еще чувствовала себя хорошо, когда вышла из душа и вытерлась, обращаясь с телом так, как будто это была дикая лошадь, которая могла бросить меня в любой момент. Я почувствовала утренний голод и хотела кофе, но, скорее всего, не банановый латте. Больше всего я хотела удостовериться, что с Пеплом и Огастом все было хорошо, и начать поиски Грейвса. Я не знала, что сказала бы ему, потому что...

Кристоф.

Память о молнии прошла сквозь меня. Зажившие отметки клыков зашлись еще одним приступом боли. Как бы я объяснила это Грейвсу?

А надо было объяснять? Волновался бы он? Принесло бы ему это облегчение?

Если бы я ушла, что бы делал Кристоф?

Я заплела волосы. Такое ощущение, что у меня тряслись пальцы, но они не тряслись. Моя брезентовая сумка все еще лежала на стойке рядом с симпатичной раковиной. Я завязала волосы резинкой и подумала о стопке наличных, спрятанных здесь. Не было огромной уловкой достать больше. Папа научил меня как.

Раньше в одиночку я никогда не делала этого. Но если я переживу все это, то достать деньги не будет большой проблемой.

Я держалась за стойку и дышала. Вдох-выдох, ровно. Осторожно. Пока странная, противная боль не ушла. Стеклянный потолок впускал слепой свет, который касался моих волос и лица. Он не сжег меня и не причинил боль глазам. Солнечный свет был смертельным для носферату. По крайней мере, на сегодняшний день.

Я пила кровь, а солнце не причиняло мне боль.

Когда я открыла дверь ванной, продевая ремень сумки через плечо и поправляя ее на бедре, Кристоф сидел на подоконнике и поднял глаза. Свет снова падал на него, превращая его в статую другого вида. В его руках была одна из книг, а голубые глаза приняли меня и потеплели.

Но он не улыбался.

— Доброе утро, — он закрыл книгу, и осторожно отложил ее в сторону. — Совет созывает собрание. Как только ты будешь готова, они захотят увидеть тебя.

Я с трудом сглотнула.

— Что если я не хочу? Я хочу увидеть Пепла и Огаста и... — и я ухожу.

Я не могла сказать ему это.

— Я проверил Сломленного и Огаста меньше, чем полчаса назад. Огаст проснулся и завтракает; Сломленный поправляется. Сэмюель говорит, что он поправится.