Ревность

Хотя я прекрасно понимала, что расследование мифической жизни Жака можно вести только самостоятельно, — я ни за что не стала бы задавать вопросы подозреваемому, поскольку, чтобы сопоставить вещественные доказательства, которые Жак из деликатности не посмеет мне предъявить, мне было необходимо это тайное одиночество, заполненное работой мысли; но, как это ни странно, я тоже не собиралась предъявлять ему эти доказательства, поскольку не хотела ставить его в неловкое положение или выдвигать ему какие-то обвинения. После первых же инцидентов я совершенно бессознательно держала свои находки в тайне, надеясь, что он заметит мои стигматы; я ждала, что он возьмет на себя инициативу и будет врачевать мои раны, я надеялась получить доказательства возвышенной любви, полагая, что Жак на расстоянии сумеет почувствовать то, что чувствую я. Мое негласное условие предполагало, что его ответ будет иметь для меня цену лишь в том случае, если он опередит мой вопрос. Долгое время я мысленно сочиняла новый сценарий взамен оскорбительного, где Жак утешит меня, тем самым показав, что видит меня, иначе говоря, все мои безыскусные страдания, насквозь, — ведь, действительно, и по сей день я жила, не питая никаких подозрений, совершенно не подготовленная, а это значит, что защитные механизмы иммунной системы не успели вступить в действие; Жак интуитивно и тотчас же мог угадать, почему. Параллельно с фантазмами, в которых он демонстрировал полное ко мне презрение, иначе говоря, показывал, что ни чуточки не принимает меня в расчет, у меня появились и другие сценарии, которые, напротив, подчеркивали его удивительное мягкосердечие и сострадание, достойное святого. Помогая врачевать мои раны, Жак тем самым соединил бы обе свои ипостаси. Иными словами, ждать мне пришлось бы очень долго.

Счастливы те, кто беден воображением! Счастливы те, кто не ищет скрытый смысл знаков в Талмуде или Массоре[20], кто действует, не задумываясь о последствиях и не придумывая наперед ответы для любого случая, кто не переосмысливает свое прошлое, не верит в приметы, кто никогда не ведет внутренние диалоги со своим оппонентом… Впрочем, сколько раз Жак упрекал меня за то, что я не радуюсь сегодняшнему дню? Я могла бы ответить ему, что наши с ним непрерывные разговоры наполняли радостью настоящее, поскольку в глубине души я вела их постоянно; потом я застигала его врасплох, когда он забывал суть предыдущего спора, в то время как я молча искала аргументы и наконец находила правильный ответ на одно из его замечаний. Я репетировала фразы, как будто должна была произносить их перед публикой, составляла их заранее, придирчиво подбирая слова, иногда даже проверяя их значение в словаре. В целом это был напрасный труд, поскольку Жак не мог проследить ход моих мыслей и давал понять, что я говорю загадками. Тогда я начинала импровизировать и, выбирая в словесной перепалке неподходящие слова, снова увязала в зыбучих песках взаимонепонимания.

Сколько стратегических хитростей я придумала, не говоря ему при этом ни слова, чтобы он уяснил, что эта фотография (наверное, он сам бы очень удивился, найдя ее на дне ящика, где никогда не шарил) попалась мне на глаза и что я требую всего лишь некоторые дополнительные сведения о женщине, запечатленной на снимке: примерную дату и место, где было сделано фото, а также продолжительность их связи — мне нужны только голые факты. Если мне казалось, что я узнала место, все средства были хороши, чтобы намекнуть на это, как будто Жак ухватится за такую возможность и расскажет о девушке, которую привел с собой. Или же я задавала ему вопрос по существу, например, кто ему больше нравится — девушки с длинными или короткими, как у меня, волосами? (Если бы он опрометчиво ответил, что, конечно, он больше всего возбуждается, когда гладит по голове женщину по имени Франсуаза, с которой, кстати, прогуливался по так хорошо знакомой мне дороге, — разве тогда я не испытала бы ту же острую боль, которой завершались все мои фантазмы, все попытки получить подтверждение своей ненужности?) Мне казалось, что я могу угадать, когда была сделана фотография. Уловка могла быть еще хитрее; я воскрешала в памяти трудности, с которыми должна была столкнуться в тот момент, срочную потребность в моральной поддержке, и по глупости ожидала, что Жак, ощущая свою вину, признается мне, почему он не заметил моего смятения. Разумеется, этого так и не произошло, и, полностью отказавшись от своего первого побуждения, чувствуя себя психологически опустошенной очной ставкой с девушкой, изображенной на фотографии, я неожиданно для себя произнесла: «Я нашла у тебя в ящике фотографию».