Ревизор: возвращение в СССР

Первое, что пришло в голову: несчастная любовь. Влюбился паренек в девицу стервозную. Сам-то с виду неказист, шансы закадрить не самые лучшие, мягко говоря. А она может еще поиздевалась как-то или условие какое поставила невыполнимое. Мог пойти с горя и сигануть. Хотя, конечно, такой сценарий говорит не в пользу Пашкиного характера. Глупость откровенную спорол.

Второе: с родителями не повезло, они алкаши или психопаты. Но всегда можно сбежать от них, поступив учиться куда-нибудь, где есть общага. Да хоть в суворовское училище.

Третье: в школе с учителями или одноклассниками проблемы. — Смотри вариант номер два.

Безвыходных положений не бывает.

В палату заглянул Ефремов и кивком головы вызвал в коридор Николаева. Коротко проинструктировал его о чём-то и ушёл. Иван вернулся на свою кровать и опять закурил.

У меня уже в горле першит от дыма и глаза слезятся. Ну ничего. Скоро у них сигареты закончатся.

Из коридора послышался громкий стук каблуков, в комнату почти вбежала женщина лет пятидесяти плюс-минус. Выше среднего роста, тёмно русая, стройная, миловидная. Ей бы выспаться и была бы красавица.

— Павлик! Сынок! — бросилась она ко мне.

Я резко сел в койке. Вот так номер. Это моя матушка. Она присела рядом, обняла меня и расплакалась. В дверях показался Ефремов.

— Ну-ну, — обнял я её за плечи, — всё хорошо.

— Ты не пришёл вчера домой! — сквозь слёзы жаловалась матушка. — Я ходила к участковому. А ночью позвонили, сказали, что ты в реку упал, и тебя отвезли в больницу.

В реку упал — хорошо сказано. Она не знает, что я сам прыгнул? Или не хочет говорить при всех? Я взглянул на старшего сержанта. Он молча стоял в дверях и многозначительно сверлил меня взглядом. Что-то тут не то.

Ну упал, так упал.

— Тут такое дело, — начал я. — Похоже, я вчера головой сильно ударился. Короче, не помню я ничего. Совсем ничего.

— Как?! — опять зарыдала почти уже успокоившаяся мать.

— Как-то так, — не нашелся я, что ей ответить.

Матушка оглянулась на Ефремова. Тот только развёл руками.

— Но что-то же ты помнишь?! — в надежде спросила она.

— Последние несколько часов помню. И всё, — соврал я.

— Как же так?! — прижала она к губам непонятно откуда взявшийся тряпичный носовой платок. — Но это же пройдёт?

Матушка опять оглянулась на старшего сержанта. Тот пожал плечами.

— Вы бы к доктору зашли, — подсказал он ей.

— Да-да, — сказала матушка, вставая, — иду!

Она вышла из палаты. Мне она понравилась. Мягкая, нежная, немного неуверенная. Обо мне так искренне беспокоится! Это так трогательно.

Я посмотрел на старшего сержанта. Он стоял, опершись на дверной косяк, и курил!

— А можно мне в палату для некурящих? — спросил я.

— Ты будешь лежать здесь. Под присмотром Николаева, — тихо, но жёстко ответил Ефремов. — Или мы с доктором дадим ход твоему делу, и ты ляжешь в психушку, — проговорил он с нажимом. — И тебя поставят на учёт. Выбирай.

У меня челюсть отвисла. Так меня здесь опекают? Исправляют мои ошибки? Не дают пацану испортить себе жизнь? За какие такие заслуги? Или не так: за чьи заслуги? Явно не Пашки Ивлева. Похоже, у меня батя здесь в авторитете.

И мама у Пашки хорошая. Так что родители-придурки это похоже не его случай. Причину Пашкиной «трагедии» надо искать в другом.

В палату вернулась мама. Лицо ее было встревожено. Она села ко мне на койку и погладила по голове.

— Я на работу. Скоро придёт бабушка, принесет поесть и тёплые вещи, — сказала она, поцеловав меня в лоб.

О, ещё и бабушка есть. Парень вообще в шоколаде.

Матушка ушла. А я лежал и обдумывал ситуацию.

— Как настроение? — подсел ко мне Николаев. Ему явно что-то было нужно.

— Нормально, — ответил я, вопросительно взглянув на него.

— Как самочувствие?

— Нормально.

— А с моста вчера чего сиганул?

— Я не помню. Может, я поскользнулся и нечаянно упал?

— Конечно, — задумчиво проговорил Иван. — Нечаянно через перила перелез…

— Я честно не помню. Может, конфликт какой-то с кем-то? Ты ничего не слышал? — спросил я.

— Нет.

— Может, в школе что? — не терял надежду я.

— Не знаю.

— Может у меня любовь безответная?

— Гадать можно до второго пришествия, — оборвал меня Иван.

— А кстати, какое сегодня число?

— 11 февраля.

— Семьдесят первый год?

— Ну а какой же?

— Я так, уточнил просто.

— Завтрак! — послышался в коридоре зычный женский голос.

— О! Поедим! — обрадовался я. — Пойдемте?

— Куда? — хором спросили Митрич и Иван.

— На завтрак.

— Сиди. Сюда принесут, — осадил меня дед и сел в кровати. Он вообще мало ходил. Видимо, лиса его сильно потрепала.

Я ждал, сидя на кровати и нетерпеливо потирая руки о колени. Вскоре дородная высокая хохотушка, похожая на Нонну Мордюкову, в белом халате с темной косой, торчащей из-под белой косынки, вкатила в палату двухуровневую тележку, похожую на сервировочный столик на колесиках.

На тележке сверху я разглядел разваренную гречневую кашу в мисках из нержавейки. На втором уровне стояли кружки, накрытые подносом с хлебом. На каждом ломтике хлеба маленький кусочек масла.

— Проголодались?! — громко спросила буфетчица. — Налетай!