Ревизор: возвращение в СССР 3

— Ладно, пошутили, и хватит, — серьезно сказал он, — так кто он?

Был бы я действительно молодым пацаном, обидевшимся на подначку по поводу понятого, так может и еще бы покуражился. Но возраст позволял мне понять, что пора переходить к делу.

— Некто Гришка Лялин. Оператор из котельной мехзавода.

— Лялин, Лялин, — забормотал Иван, — что же так фамилия-то знакома… по хулиганке были проблемы с ним, что ли? Нет… А, вспомнил! Блин! Вот же нам не повезло!

Лицо Ивана так изменилось, что я перепугался. Примерно такое выражение лица в двадцать первом веке можно было ожидать от полицейского, внезапно узнавшего, что потерпевшего избил сын местного миллиардера из списка Форбс, подмявшего под себя полгорода. И что дело надо срочно так переделать, чтобы потерпевший стал виновным, а сынок миллиардера — потерпевшим. Если ему жизнь и работа дороги.

Черт побери, кто же этот Лялин? Сын или племянник какого-то партбосса Компартии? Но как это может сочетаться с работой в котельной? Ничего не понимаю.

Иван продолжал бессмысленно пялиться на снег, а я, наконец, не выдержал:

— Да что же такое с этим Лялиным, а? Скажи уже!

— Да, Пашка, дела! Пошли ко мне в дом, там все и объясню.

Понятней не стало, но махнуть рукой и уйти я, естественно, не мог. Да и кто бы смог на моем месте?

Мать Ивана изумилась, когда он молча усадил меня за стол, и еще больше, когда он достал бутылку водки и налил и мне, и себе, по стопарю.

— Ваня, ну что ты пацана спаиваешь? — не выдержала она, — и тебе к чему, вчера же с Терентьевыми пил?

— Погоди, мать, повод есть, — беззлобно огрызнулся милиционер.

Я же уже не то что сгорал от любопытства, я уже дымиться начал, судя по ощущениям.

Бахнув рюмку, Иван сказал:

— Значит, вот тебе история. Была у нас в городе образцовая советская семья. Тот самый Лялин с женой-красавицей и двумя дочками-близняшками, в которых он души не чаял. Семь лет он стоял в очереди на Москвич, и однажды она подошла. Как положено, счастья были полные штаны, и новый автовладелец тут же повез свою семью на Черное море.

Иван сделал паузу, и, подумав, налил себе вторую стопку. Его мать притихла, перестала вертеться у плиты, и подошла к сыну, поняв, что нужна ему. Положила руки на плечи и прислонилась. Иван поднял левую руку и погладил руку матери. А правой бахнул налитую стопку. Я уже понял, что сейчас услышу что-то предельно неприятное, и Иван моих ожиданий не обманул.

— Вот только далеко семья не уехала. В десяти километрах от города на дорогу внезапно выскочила собачонка. Там деревня рядом, вот она и выпрыгнула на трассу. Лялин животину всякую обожал, вот и не смог ехать дальше по прямой, как предписано правилами, давя псину. Резко вывернул руль, и на большой скорости унесся в кювет, а затем врезался в огромный дуб. Если по трассе летом едешь, там местные до сих пор цветы кладут у того дуба. Глубоко впечатлились увиденным.

Иван снова замолчал. Но потом махнул рукой и продолжил:

— Вот мне тогда и не повезло — я на первом месяце службы как раз в город возвращался, брал свидетельские показания, и первым из властей на место катастрофы и наткнулся. И дальше потом все сопровождал, пока гаишники не появились. Лялин отделался сломанной рукой, жена с близняшкой скончались на месте, за жизнь второй дочки в больнице еще два дня боролись. Не вытянули. Я такого там на месте аварии насмотрелся — не буду вам пересказывать. Я вон матери даже и не рассказывал тогда…

— Это ты поэтому тогда смурной ходил несколько недель и уволиться подумывал? — ахнула тетя Маша, — я думала тебя кто из начальства тиранит!

— Лучше бы тиранили! — проворчал Иван, — одно тогда понял, в ГАИ точно никогда не пойду работать. Они такое слишком часто видят, поэтому те, кто их хлеб легким считает, глубоко ошибаются.

— И что дальше было? — спросил я. А сам взял бутылку и подлил себе водочки. Понял уже, что найти собакодава это одно, а вот наказать, при таком раскладе…

— Дальше суд был. Правила дорожного движения Лялин нарушил, три трупа. Он там черный сидел и все умолял судью приговорить его к расстрелу. Может, дали бы ему лет пять, но ближе к концу процесса увезли его с инфарктом. Это в тридцать пять лет-то! Через четыре месяца процесс возобновили, но все обошлось условным сроком. Что его наказывать еще, если его жизнь так наказала…

— Полный пипец! — сказал я вслух, хотя на язык лезли другие, гораздо более сочные и красочные выражения.

— Так что ты понимаешь, почему он собак не любит, Пашка, — сказал мне Иван, — и я в такой ситуации все, что могу, так это ограничиться с ним профилактической беседой. На большее и сам не готов, и никто меня не поймет, кто эту историю знает.

Помолчав, я сказал:

— Ну что мне сказать? Никаких претензий к тебе при таком раскладе. У него, похоже, психика поехала… что с него взять-то!

— Никаких камней в окна, обмазанной гавном дверной ручки? — спросил меня Иван, пристально смотря в глаза.

— Спасибо за идеи, — пошутил я, стряхивая напряжение от услышанного рассказа, — но нет. Это было бы совсем по-детски.