Ревет и стонет Днепр широкий

А гимназист Флегонт Босняцкий бежал что было духу. Общегородская забастовка пролетариата! Подобное случалось первый раз в его жизни. Впрочем, и революция была в его жизни тоже только в первый раз! Сначала она прошла как–то словно бы сторонкой — гимназист Босняцкий был как раз озабочен подготовкой к переходным экзаменам из седьмого в восьмой класс. Но теперь каникулы, и он должен быть в самом водовороте событий! И принимать в них непосредственное участие! Тем паче, что его закадычные, с детских лет, друзья Данила и Харитон действовали уже именно там, в водовороте! Ах, черти, — раньше него и его не предупредив, стали уже революционерами: записались в первый па весь город красногвардейский арсенальский отряд! И им даже выдали австрийские карабины и по одной обойме патронов на брата!

Флегонт бежал. Сердце его учащенно билось — и от быстрого бега, и от возбуждения, и от зависти и обиды. Он так и скажет Даниле с Харитоном: что это вы, хлопцы? Подлецы вы! Разве так водится между друзьями? А потом пойдет прямо в завком, к товарищу Иванову, и скажет: запишите и меня, я тоже пойду за пролетарское дело! Вы не смотрите, что я гимназист, я всей душой с проклятьем заклейменным, я — революционер, не имеет значения, что не принадлежу еще ни к какой из революционных партий. Разве на баррикады Парижской коммуны вместе с пролетариями не вышли в первых рядах Домбровский, Делеклюз, Потье и другие якобинцы? И сам друг народа — Марат? Ах, нет! Марат и якобинцы — это же, кажется, из другой, предыдущей, французской революции… Но это не имеет значении — он, Флегонт, все равно против всех тьеров и прочих палачей! Он так и скажет: «Запишите и меня в красногвардейцы, дайте карабин и обойму патронов: я — друг народа!»

Флегонт свернул за угол Бутышева переулка — теперь уже до «Арсенала» оставалось два квартала.

Но прямо против его гимназии, — собственно, бывшей гимназии, ибо теперь здесь расположилась Печерская школа прапорщиков, а гимназисты ходили на вечернюю смену в помещение епархиального училища, — прямо поперек улицы выстроилась цепь юнкеров. Что такое? В чем дело? Для чего? Быть может, они собираются напасть на забастовщиков? Может быть, красногвардейцы уже бьются на баррикадах и Данила с Харитоном уже погибают за революцию? Ах, черти, не предупредили вовремя, пошли без него…

Запыхавшись от быстрого бега, Флегонт приближался к цепи. Ба! Юнкера, стоявшего у тротуара, Флегонт узнал. Да это же был Юрка Кулаков, сын аптекаря с Миллионной! Осенью оставил седьмой класс и подался в школу прапорщиков — все равно не перетянул бы в восьмой, никак не мог одолеть латинских исключений. И Флегонт всегда подсказывал ему мудреными стихами, сложенными гимназистами специально для подсказки: «маскулини генерис — все слова на «ис» менсис, оpбис, сангвис, фонс, колис, ляпис, соль и монс…»

— Здорво, Юрка! Менсис, орбис, сангвис, фонс…

Но курносый и веснушчатый юнкер вскинул винтовку на руку:

— Стой! Кто такой?

— Да это же я, Юрка, ты что, обалдел?

— Стой! Стрелять буду!

Размахивая револьвером, от цепи подбежал унтер–офицер:

— Что случилось? Юнкер Кулаков, докладывайте! Вы кто такой? Ваши документы?

Дрожащими руками Флегонт вынул из кармана ученический билет Киевского учебного округа министерства просвещения. В этом билете было написано, что гимназисту восьмого класса пятой печерской гимназии Флегонту Босняцкому разрешается ходить по улицам до семи вечера — зимой, и до десяти — летом; посещать театры он может только драматические — в сопровождении родителей; а запрещается — посещать рестораны, кафе и кабаре, а также носить усы, бороду и какое бы то ни было огнестрельное или холодное оружие.

— Да он меня знает… — кивнул Флегонт на грозного Кулакова. — Мы с ним из одного класса…

— Молчать! — приказал унтер, внимательно изучая документ. — Огнестрельного оружия нет? С какой такой целью прорываетесь сквозь военный заслон?

— Да я здесь… живу на Московской, за углом Рыбальской… И Кулаков меня знает… Я…

— Вы знаете его, юнкер Кулаков? Так какого же черта? — Унтер возвратил Флегонтy ученический билет. — Разве вы не видите, господин гимназист, что здесь — заслон действующей армии? Поворачивайте назад!

Когда успокоившийся и несколько разочарованный унтер отошел, Флегонт с упреком посмотрел на своего бывшего однокашника, ныне столь ретивого служаку:

— Что ж вы, Кулаков? Забыли, что я вам подсказывал по латыни? И по алгебре тоже. И на ипподроме вместе играли в футбол?

— А какого черта вы здесь шляетесь? Видите — зона военных действий? — Юнкер–гимназист добавил с нескрываемым презрением: — Идите уж… учить уроки, Босняцкий, и не мешайте нам выполнять наш долг перед отчизной…

Они разговаривали, обращаясь друг к другу на «вы», — таков был стиль разговора между гимназистами старших классов, несмотря на то, что они перед тем отсиживали по нескольку лет на одной парте, и «вы» в товарищеских отношениях было противоестественным и неудобным. Но в эту минуту Флегонт почувствовал, что именно «вы» здесь очень кстати. Он отвернулся, оскорбленный.