А вот не стоит удивляться! В той жизни тираж «Гарри Поттера» исчислялся сотнями миллионов. Нет, я не собираюсь грабить английскую учительницу. Пусть пишет своего Поттера. Возможно, именно он и соберет эти миллионы. В той жизни я эту книгу даже не прочел. Пробовал, но не смог – скучно. Зато клонов российского разлива держал в руках тучу. Начитался по самое не могу. Вот и заимствую идею. Она, к слову, объектом авторского права не является.
– Не боитесь неприятностей с ВААП? – спросил пришедший в себя главный редактор. Как мне показалось, с уважением.
– Нет. Их долю вы перечислите во Внешторгбанк, а своей я могу распоряжаться по собственному усмотрению. Ограничений на этот счет нет.
– Вы неплохо подготовились к этому разговору, – заметил Циммерман. – Что ж, согласен. Только тридцать процентов для неизвестного автора – много. Могу предложить пятнадцать.
– После вчерашнего выпуска новостей я известный. Двадцать пять.
– Двадцать, – вздохнул он. – И это последнее предложение.
– Согласен.
– Когда будет рукопись?
– В феврале.
– Так скоро?
– Мы пишем вдвоем с женой. Она у меня редактор с дипломом университета.
Слово «диплом» произвело нужное впечатление. Немец. Образованных людей в Германии ценят. Это в СССР нужно учиться пять лет, чтобы получить зарплату в 90 рублей. В то время как рабочему платят в два раза больше. Мы условились подписать договор после того, как в издательство ознакомится с рукописью. На том и расстались.
У меня оставалось еще дело. Нужный адрес мне дали на стенде «Информация». Не все ж портье марками подкармливать. Девушка, правда, удивилась, но адрес нашла и выписала на бумажку. И вот я стою перед витриной, кроя себя матом. Дорвался до шопинга, идиот! О подарке хорошему человеку вспомнил, когда денег осталось совсем мало. Да еще вчера их раздавал… Спрашивается, зачем? Обошелся бы Циммерман и без коньяка.
– Могу вам чем-то помочь, герр?
Я повернул голову. Рядом стоял невысокий, худощавый немец. Немолодой. Волосы седые, но на вид вполне крепкий. Это кто?
– Я хозяин этого магазина, – сказал он, будто услышав вопрос. – Вы стоите перед его витриной уже пять минут. Желаете что-то приобрести?
– Желаю, – вздохнул я, – но денег не хватает.
– У вас странный акцент, – заметил он. – Англичанин?
– Русский.
– Вот как? – Брови его поползли вверх. – Что делает юный русский во Франкфурте?
– Я писатель. Немецкое издательство выпускает мою книгу.
– Гм, – сказал он. – Не хотите кофе?
– С удовольствием! – ответил я.
Мы вошли в магазин. На стенах и стеллажах его красовались образцы товаров. Очень необычные образцы. У не привыкшего к ним человека вызовут оторопь. Но не у меня.
– Моя фамилия Байер, – сообщил немец, двигая ко мне по прилавку чашку. Кофе в нее он налил из блестящего агрегата – и себе тоже. – Зовут меня, как вы, наверное, догадались, Ганс. – Он рассмеялся. – А вы? Иван?
– Сергей. Фамилия – Девойно.
– Где вы живете в России? Москва?
– Минск.
– Вот как? – Он поставил свою чашку. – Был я в вашем городе. Признаться, это были не лучшие годы моей жизни.
– Плен? – догадался я.
– Я-я, – кивнул он. – Семь лет. С тысяча девятьсот сорок четвертого по тысяча девятьсот пятьдесят третий. Здрасвуйте, гражданин начальник, – произнес он на ломаном русском.
Мы помолчали. Допили кофе.
– Кому вы хотели купить костыли? – спросил он.
– Одной фрау. Я ей обязан. Много мне помогала.
– Что у нее с ногами?
– На войне была медсестрой. Однажды их госпиталь обстреляла немецкая артиллерия. Прицельно… – Я запнулся.
– Не стоит проявлять деликатность, – сказал Байер. – Я знаю, что вермахт обстреливал русские госпитали. А вот Красная армия – нет. Что произошло с фрау?
– Осколок отрубил ей ногу ниже колена. С тех пор она ходит на протезе. Но у нас плохо их делают. Протез тяжелый и натирает культю. Дома она отстегивает его и пользуется костылями. Но они деревянные и неудобные. Эти, – я указал на витрину, – лучше.
– Понятно, – сказал Байер. – Что ж, герр Девойно. Я продам вам костыли со скидкой. За одну марку. Я капиталист и не могу бесплатно. – Он усмехнулся.
– Почему? – спросил я.
– В Минске к нашему лагерю приходили русские женщины. Они приносили еду. Мы знали, что сами они голодают и что у них есть дети. Но они все равно несли. Мы делали игрушки для их детей, какие-то мелочи, но это было крохотной платой за возможность выжить. Я до сих пор не знаю, почему они так поступали. После того что мы, немцы, сотворили на вашей земле… – Он вздохнул.
– Кем вы были на той войне? – спросил я.