Реванш (СИ)

— А если и так, то что? Что ты сделаешь? А, ну да. Снова сбежишь, трус последний. Мерзкий и жалкий, пугливый как…

Чонину не оставалось ничего другого, как заткнуть Исина поцелуем. Потому что это было нечестно. Он отпустил Исина, желая ему счастья и понимая, что он просто не тот, кто Исину нужен…

— И ты хочешь, чтобы я забыл о том, кто заботится обо мне больше, чем я сам? — шепнул ему в губы Исин и обнял, крепче обхватив ногами заодно. — Я или заберу все свое, или буду изводить тебя до конца дней.

— Даже не знаю, что выбрать… — Чонин прикрыл глаза, ощущая на лице невесомые прикосновения Исина. — Поверить не могу, что ты объявил награду за мою голову. Вот гад…

Чонин зашипел от неожиданности, потому что Исин полез холодными пальцами за пояс джинсов. Они судорожно забарахтались в люльке в нескольких метрах над землей и барахтались до тех пор, пока Чонин не вжался в приятно прохладного Исина разгоряченным телом. Кожей к коже. У Исина майка болталась на шее белым жгутом, и Чонин помечал кожу вокруг этого жгута яркими отпечатками собственных губ.

— Пистолет… под лопаткой… сволочь… — прерывисто прошептал Исин и выгнулся. Чонин с горем пополам пистолет нашарил, запутался в своих же джинсах, а потом попросту выкинул ком из мешающей одежды вместе с пистолетом из люльки. Исин обнимал его за шею и с упоением целовал и целовал без остановки, позволял тереться бедрами меж разведенных ног и коротко выдыхал каждый раз, как Чонин оглаживал ладонями его бока, грудь, живот и упругие ягодицы.

Запасливость Исина пришлась как никогда кстати. Зажмурившись, Чонин зацеловывал выступающие ключицы, пока Исин торопливо раскатывал по ноющему от возбуждения и тяжелому члену презерватив.

— По нему я тоже соскучился, — провокационно шепнул Чонину на ухо Исин и обхватил член ладонью, направляя и придерживая. Чонин входил в пульсирующую узость мягкими и короткими толчками, крепко сжимая ладонями ягодицы Исина. До хриплого и такого томного стона прямо на ухо. После этого стона Чонина не остановило бы уже ничто. Он хотел в теплого Исина с головой. До смерти хотел. Даже руки дрожали от бешеного желания, а три года казались непреодолимой пропастью из голода.

Он рывком притянул Исина к себе, смял собой. Любовался запрокинутой головой, приоткрытым ртом, дрожью темных ресниц. Слушал частое дыхание, что иногда пропадало. Мечтал лизнуть в мягкие губы. Умиротворение на лице Исина еще сильнее подчеркивало гармонию в правильных чертах, оттачивало их до совершенства. Исин и так был непозволительно красивым, но в объятиях Чонина и когда Чонин владел им, Исин становился совершенством вовсе.

Просевший под ними тент дрожал и раскачивался от мощных и частых движений Чонина. Все это напоминало дурацкий полет в невесомости — от опоры под ними, казавшейся ненадежной, до активных раскачиваний, когда мерещилось, что они вот-вот улетят куда-нибудь. Исин не разжимал руки и Чонина не отпускал, пытался вскидываться. Слизывал с губ слюну и снова тянулся к губам Чонина. Сердито притирался всем телом, если Чонин замедлялся или старался отстраниться ненадолго.

Чонин блуждал в стонах Исина и непрекращающихся соприкосновениях их губ, сжимал ягодицы Исина до синяков, толкался в тугую узость, позволял охватывать себя трепещущим стенкам, жмурился от каждого сладкого удара бедрами о ягодицы Исина и от каждого мучительно-пламенного погружения в Исина. Ему это три года снилось. Как несбыточная мечта. Но пришел Исин и сделал мечту явью. И наяву это было в тысячу раз лучше, чем во сне.

Исин был у Чонина в руках, дарил себя, и Чонин просто не мог остановиться и выйти, покинуть это роскошное тело, по-прежнему пленяющее мягкостью и страстностью. Исин с томной податливостью принимал его, льнул к нему, а целовал и шептал: «Еще!» с ошеломляющими страстью и пылом. Его вот такого — открытого, с легким румянцем на скулах и подернутыми дымкой глазами, полного неги — на руках носить хотелось. Чонин и носил. Тянул к себе, вжимался с жаром и настойчивостью, двигался все быстрее и быстрее, чтобы Исин исчезнуть не успел, чтобы хрипло стонал все чаще и чаще, пока голос бы не сорвал вовсе еще до оргазма. И пока реальность для них обоих не сжалась до крошечной точки, взорвавшейся потом чистыми и концентрированными эмоциями, вслед за которыми пришло опустошение. Опустошение, что приносило с собой удовлетворение несказанное и облегчение невыразимое.

Чонин улыбался, ощущая на лице прохладу пальцев Исина, так и уснул. А утром за ними прибыли спасатели. Один. Сарина на своем монстре с громадными колесами. Воскресные бега она таки выиграла и по доброте душевной подбросила Чонина и Исина домой.

— Вряд ли твою Крошку спасти выйдет, — пожала она плечами напоследок. — Если ее еще не засосало в топь основательно… тягач все равно близко и подойти не сможет. Короче, мои соболезнования.

Реанимировать Чонина после потери Крошки пришлось, конечно же, Исину.

— Соберешь новый внедорожник. Лучше прежнего.