Рецидив

Квинт налил густого вина в две чаши, плеснув предварительно на жаровню, и вернулся за стол, поставив между нами чаши с вином.

– Я…

– Так-так!

– Эммануил из Кумрана…

– Дальше! Скажи мне, что хочешь! – подбодрил меня римлянин, пододвигая чашу.

– …твой сын от Мириям.

– Да буд… – хотел завершить сделку моего найма Квинт Максимус, взявшись за ножку своей чаши, но осекся, уставившись на меня.

Отставив чашу с вином, он, не отводя от меня взгляда, медленно выпрямился на своем месте.

– Невероятно!.. Всемогущий Юпитер, теперь мне все ясно… Ты так не похож на этих хитрых и коварных иудеев, потому-то тебе и удалось так далеко зайти…

– Тем более! – продолжил он, через минуту овладев собой, – Теперь ты просто обязан служить великому Цезарю!

Я пребывал в каком-то ступоре, бессмысленно таращась на чашу с вином, совершенно ошарашенный такой реакцией моего «отца».

– Эти иудеи, – продолжил он, – Настолько своевольны и не дисциплинированы, что совершенно не годятся для службы в наших легионах… Из них получаются неплохие легкие ауксилии45 – пращники и копьеметатели, например Самаритянская когорта, но для службы в нормальных войсках нам приходится искать ваших полукровок, тех в ком есть отличная от вашей кровь, а лучше эллинская или италийская!

Отец рывком поднялся со скамьи и, подойдя, схватил меня за плечо.

– И ты, мой сын! Докажи, что в тебе есть италийская кровь! Ты будешь моими ушами и глазами в Тивериаде Антипы и этом садукейском Ерсалиме, а за это… О, о! За это, сын мой, ты будешь очень богат и не только! Ты станешь очень влиятельным иудеем! Ты даже не догадываешься, как Нам надоели иродовы отродья, долгое время возглавляющие ваши земли. Необходима смена динас…

– Нет, фламин Феба! – твердо сказал я, снимая с плеча его руку, – Возможно, когда-нибудь, но не сейчас…

Человек, именовавшийся Квинтом Максимусом, замолк на полуслове и, отшатнувшись от меня, изменился в лице. Восторженное выражение сменилось крайним удивлением – он не мог понять, откуда этот ничтожный иудейский червь знает его тайный титул, а еще отказывается от предложенного им богатства. Ведь, предложи он такое любому знатному корыстолюбцу из цадоков, он бы уже целовал ему ноги, уверяя в своей вечной преданности.

– Откуда ты… узнал?

– Возможно, отец, когда-нибудь я приму твое предложение, – сказал я по-ромейски, овладевая собой, – Я так надеялся на отцовские объятия и теплую беседу, но видно такие человеческие чувства характерны только для нашего хитрого, коварного и своевольного народца! – и повернувшись к нему спиной, сделал шаг к выходу.

– Подожди!.. – остановил он меня властным тоном, – Позволь дать тебе последний совет, сын мой! Не становись на моем пути и не пытайся рассказать свою историю кому-нибудь еще!

Весь этот диалог был очень далек от того что я себе представлял! Мой настоящий отец не был мне отцом, для него люди, даже самые близкие, были всего лишь инструментами, пригодными для какого-то отдельного действия, не более, после чего подлежали полнейшему забвению. Вспоминая примпила, встреченного мной, я сделал вывод, что большинство ромеев именно такие и есть – без стыда и совести! Только позже я отметил, что «отца» я почему-то не слышал, как учителя или того же примпила…

– Стоять, змееныш! Где мои деньги? – почувствовал я на своем плече тяжелую руку Первого центуриона, когда, не помня себя, выскочил из темного алькова «отца» на яркое солнце.

– Центурион! – окликнул его недовольный Квинт Максимус, появившись у меня за спиной, – Вот возьми динарий46 и проводи нашего гостя к выходу, а потом вернись ко мне!

Я шел по зеленым дорожкам сада, словно в тумане, совершенно не разбирая дороги… И только, грубая рука центуриона давала мне верное направление. Скоро ворота претории закрылись за мной.

Каменные дома сменились глиняными, мощеная дорога стала песчаной, разные люди – черные, желтые, белые, деловито сновали мимо, совершенно не обращая на меня никакого внимания, старательно уступая мне дорогу.

Тут мои горькие мысли прервал странный для этих мест человек – он выходил из одного богатого дома, любезно раскланиваясь с провожавшими его хозяевами. Человек был одет, как старейшие братья Кумрана – во все белое, на голове его кожаным обручем была закреплена льняная, белая накидка.

– Мир тебе, добрый человек! – окликнул я его.

Человек остановился и медленно повернулся ко мне. Его худое лицо с аккуратной черной бородой, в обрамлении белой накидки, выражало крайнее удивление.

– И тебе долго здравствовать… – ответил он, как мне показалось, с трудом подбирая слова.

– Я пришел сюда из Кумрана! – обрадовался я и хотел его обнять.

– Нет, нет! Подожди! – отстранился тот, – Не прикасайся ко мне сейчас, пошли со мной, по дороге и поговорим.

Мой новый знакомый – Ноах принадлежал к общине аскетов-врачевателей. Греки называли их Терапевтами, мне рассказывал о них ребе. По рождению он, как и я принадлежал к народу Яхве.