Рецидив

«Вонючий городишко, ничтожный народишко! Когда же мне дадут «всадника» и отпустят в родную Капую!» – раздраженно думал мой провожатый.

Наконец мы приблизились к просторной площади, окруженной невысоким каменным забором с замысловатыми мраморными фигурками на столбах. У ворот стояли два римских воина в сияющих на солнце доспехах, лениво опираясь на свои пилумы42, при виде моего провожатого, они выпрямились и стали быстро поправлять свою экипировку.

– Так как мне тебя представить Претору? – обернулся ко мне ромей.

– Скажи, выползок из Ерсалаимского гнезда… – ответил я ему загадочным голосом.

Смерив меня презрительным взглядом, мой провожатый, махнул мне рукой – ждать его здесь, и направился к страже у ворот, те, как по команде вскинули свои копья над длинными щитами в приветствии: «Аве!»

– Во славу Цезаря! К претору! – скомандовал мой римлянин, приложив кулак к груди и вскидывая затем ладонь на уровень плеча.

Солдаты тут же расступились, открывая ему ворота.

Проводив взглядом своего провожатого, я принялся рассматривать забор и территорию за ним. Каменную кладку забора украшали маленькие уродливые статуи, изображавшие обнаженных людей, младенцев с крылышками и полулюдей-полуживотных с арфами и мечами. За забором виднелись высокие мраморные колонны, к которым вела широкая лестница, украшенная также как и забор.

Скоро ворота приоткрылись и мой римлянин призывно махнул мне рукой. Оказавшись рядом с ним, я смог более детально рассмотреть пространство внутри ограды. Всё, даже причудливо подстриженные кусты огромного сада, были проникнуты роскошью, в тени кустов виднелись плетеные ложа с маленькими столиками, на которых стояли блюда с сушеными фруктами. Римские солдаты в блестящих доспехах, с короткими мечами на поясах, стояли на каждом повороте, приветствуя моего проводника прикладыванием сжатых кулаков к груди. Полагая, что наш путь лежит по лестнице, я хотел повернуть к ней, но римлянин, схватив меня за руку, грубо дернул в противоположную сторону и я послушно устремился за ним.

Пройдя несколько поворотов сада, мы оказались перед большой беседкой с задрапированными тканью окнами. Мое сердце предательски забилось. Полог над входом дрогнул и в проеме возник статный, седовласый римлянин в длинной голубой тунике, с бордовой полосой на поясе.

– Я буду здесь… – грозно прошептал мне римский солдат, снова обдав меня смрадом изо рта, – Не забудь о нашем уговоре!..

– Спасибо тебе, примпил, что проводил ко мне этого человека! – услышал я до боли знакомый голос из видений, сколько раз он звучал в моей памяти, как часто по пути сюда я мысленно вел с ним беседу.

– Прошу сюда! – обратил ко мне приглашающий жест римлянин.

– Да, – обратился он к моему сопровождающему, – Все-таки не стоит тебе пренебрегать безопасностью, отдыхая так на улицах этого города!

«В Тартар43 твою безопасность и всю эту мирную жизнь, когда уже ни с девами ни с мальчишками не получается…» – услышал я раздраженные мысли моего проводника-военачальника, который, в свою очередь, яростно стукнул себя по груди правым кулаком и выбросил вперед ладонь.

……

Я шел вперед, совершенно не разбирая дороги. Сердце мое билось от невыносимой досады, как пойманная в силки птица, глаза предательски щипало от непрошенных слез.

Все мои надежды разлетелись как дым, так долго лелеемые чувства были растоптаны недолгим разговором с «отцом».

– От каких же моих детей ты принес мне известия? – удивился кесарийский претор, делая ударение на «моих».

– Когда ты жил в Иудее, то был вхож в дом одного почтенного цаддукея…

– Ах вот оно что, – прищурился на меня римлянин, – И теперь эти две иудейские блудницы желают стать моими матронами?

И тут он расхохотался, сначала тихо, а затем во весь голос. Я с обидой и удивлением смотрел на этого человека. Я так много ждал от этой встречи, я был уверен в идентичности человеческих ценностей, что у нас, что у язычников…

– Мне, конечно, было очень приятно с ними, как надеюсь, и им со мной, но подсылать ко мне человека через столько лет!.. – сказал он, отсмеявшись, – Для чего это им?

В беседке была прохладная полутьма, насыщенная благовониями из курящейся в углу жаровни рядом со статуей обнаженного мужчины с серебристыми руками и золотыми волосами, но мне стало невыносимо жарко и душно. Солнечный свет скупо, пробиваясь сквозь плетеные циновки на окнах, слабо освещал внутреннее убранство. Мой «отец», отсмеявшись, задумчиво перевел взгляд на маленькую жаровню, стоявшую в углу, около статуи.

– Я должен отдать должное твоему уму и предприимчивости! – сказал он, поднявшись и подойдя к жаровне, – Пройти столько лиг пути, потом стражу, втереться в доверие к моему Первому центуриону44, выдать себя за моего агента, и все только для того, что бы предъявить мне такую незначительную претензию… Невероятно! Не хочешь ли послужить Великому Риму по-настоящему?

Я не знал, что мне делать. Этот человек ни во что не ставил свою любовь! Он прекрасно знал, что от него должны были родиться дети, даже сыновья, но… Его собственные дети, были для него пустым звуком!