– Сам посуди: все произошло тогда и именно так, чтобы никто и не узнал о наших отношениях, чтобы даже мы сами не могли о них никому сказать ни слова.
– Мы не знаем волю богов, но мы сделали выбор и теперь должны до конца пройти свой путь, – рассудительно ответил Ликург. По тому, как он говорил, было видно, что он много размышлял над этим, и теперь говорил легко и свободно:
– Одиссей десять лет не мог достичь берегов родной Итаки. Сколько испытаний, сколько соблазнов, сколько невзгод и препятствий воздвигли боги на его пути. Разве смог бы он обнять Пенелопу и сына, если бы усомнился, если бы не сделал всё, что мог, если бы не проявил чудеса храбрости?
– Не смог бы, – согласилась Елена.
– Вот и мы не имеем права отступать. Мы должны сделать всё, что в наших силах. Тогда, по крайней мере, нам будет не в чем себя упрекнуть.
– Да, да, – закивала головой Елена, – если кто-то из нас отступит, то это будет хуже предательства.
Она прерывисто вздохнула и, собравшись с силами, призналась:
– Но меня мучают сомнения.
– Какие?
– А если твой отец погиб из-за нас? Если боги таким образом наказали нас за то, что мы поступили вопреки родительской воле? Мы не соизволили даже обратиться к ним за благословением!
Елена не сдержалась и заплакала, спрятав лицо на груди возлюбленного.
– Допустим, это так, – глухо произнес Ликург, нежно обняв суженую за плечи. – Мы всё равно должны пройти свой путь до конца. Только тогда станет известно, правы мы или нет, погиб отец по наше вине или по другой причине, ожидает нас разочарование или катарсис.
– Я согласна, – всхлипнула Елена, – только что я могу сделать? От меня ничего не зависит.
– А молитва! Кто мы, смертные, без бессмертных? Жалкие ничтожества! Разве мы на что-то способны без заступничества мудрой Афины, ясноликого Аполлона и могучего Зевса?
– Я день и ночь буду приносить жертвы всем богам и молить их о помощи.
– Только обо мне не забывай, – попросил Ликург.
– Что я могу для тебя сделать? – беспомощно развела руками Елена.
– Очень много!
– Как?
Сын царя смутился.
– Мне стыдно признаться, но, стоя у отцовского праха, я думаю о тебе. Я всё время стараюсь увидеть тебя, и когда мне это удается, сердце наполняется радостью. Я корю себя, но ничего не могу поделать, и мечтаю о том дне, когда кончится траур. Будь я царём, то запретил бы так много дней оплакивать усопших. Нельзя долго предаваться печали. Она забирает у живых силу и разрушает волю.
– Тогда я ночью буду молиться, а днем бродить за тобой, как тень, – сквозь слёзы улыбнулась Елена.
– Если не будешь спать, то точно станешь тенью, – в тон ей ответил Ликург. – Ты уж, пожалуйста, найди время и для себя, чтобы я видел тебя во всей красе.
– Ты много от меня хочешь.
– Вот, а говорила, что не знаешь, куда деть себя от безделья.
– Хорошо, я буду лучше всех.
– Вот и прекрасно.
Спартанец расцеловал возлюбленную.
– Ну, мне пора.
– Иди, ты успокоил моё сердце, – целуя Ликурга, прошептала Елена, – хотя это я должна была заботиться о тебе.
– Зато ты вознесла меня к звездам, – ответил сын царя.
Они расстались. Елена пошла в храм Афины, а Ликург вернулся на площадь, где ни на мгновение не прекращались траурные обряды.
Пылали костры, на которых жарили быков для бессмертных и смертных; вокруг огней воины исполняли ритуальные пляски; под звуки авлосов жалобно пел женский хор; непрерывно приносились жертвы богам Аида. Каждый жест, каждое слово, каждый звук помогал душе Эвнома облегчить путь в обитель мертвых.
Ликург подошёл к Полидекту, застывшему у смертного одра, и легким прикосновением вывел его из оцепенения. Старший брат, словно очнувшись, тряхнул головой и горестно вздохнул:
– Это я повинен в смерти отца.
– Брат, перестань себя корить – убийца известен.
– Я стоял рядом, – будто не слыша, продолжал монотонно говорить Полидект, – и мог помешать, мог схватить убийцу за руку, мог подставить под удар свою грудь, но я ничего не сделал. Трус!
Тело Полидекта содрогнулась от рыданий. Ликург обнял брата за плечи и возразил:
– Нет, это я виноват.
– Не выдумывай – в тот день тебя не было в Спарте.
– В том— то и дело: в тот день я похитил девушку без благословения её родителей, без благословения Эвнома.
– Ну и что с того? – непонимающе спросил Полидект. – При чем тут смерть отца?
– Своим поступком я прогневал богов. Они покарали меня, лишив отца жизни.
– Не будь наивным: я уверен, что убийство царя не случайно.
– Как?
Полидект вплотную приблизился к Ликургу и прошептал, хотя рядом никого не было:
– Я уверен, что это заговор.
– Чей?
Старший брат замялся и ответил уклончиво:
– Я точно не уверен – не хватает доказательств.
– Надо допросить убийцу, – загорелся Ликург.
– В том— то и дело, что он мёртв.
– Как? Кто его убил?
– Леонид, брат моей жены Горги.
– Странная спешка, – согласился Ликург, – по обычаю, убийцу должны принести в жертву, когда запылает костер, уносящий в Аид душу Эвнома.
Полидект понимающе кивнул:
– Леонид пронзил его грудь кинжалом сразу после убийства царя.
– Что за варварский обычай ходить с оружием на народные собрания, словно на войну! – вскричал Ликург.