Ретроградный меркурий (СИ)

Мгновенно приходя в себя, он вцепляется мне в горло. Глаза у него безумные, словно он в шоке.

Мы вываливается из тачки, с рычанием барахтаясь в снегу. Оружие выскальзывает из наших рук, ныряя стволом прямо в сугроб.

Хер с ним. Главное не у него!

Со злым воплем вбиваю его локтем поглубже.

Он наваливается… Руки сжимаются на моей шее. В глазах темнеет. Но шнур… Шнур в разы эффективнее, чем руки. И на ощупь сорвав его, я накидываю, затягивая из последних сил и уже практически отключаясь.

Кровь оглушающе долбит в уши, сознание уплывает, в глазах — звёзды.

Я слышу глухой удар! И… облегчение. Судорожно втягиваю воздух. Это больно, блять…

— Детка, ты как?..

Ваня…

Взмахиваю рукой, показывая три пальца.

На троечку я…

Растираю горло.

— Зубы?

Веду языком, проверяя.

— Норм. Нос сломан… И горло, — хриплю беззвучно.

— Ну и как ты могла проебать все оружие, что пришлось вступить в рукопашку? — скептически. — Двойка, Зольникова!

Хрипло усмехаюсь, вытирая кровь рукавами.

Поворачиваю голову.

Тварь сильно покоцана, но ещё жива. И тоже дышит. И тоже надсадно и болезненно.

— Давай, — тянет руку Иван. — Почки отморозишь.

Вцепляюсь в его руку. Поднимает.

Опираясь на него, рассматриваю Мансурова.

Забираю Ванин ствол.

— Табельный?

— Левый.

Передергиваю затвор. Целюсь в голову. Он открывает глаза…

— Ничего не получится, Диляра… — улыбается он чокнуто.

— Ты думаешь, я не выстрелю? — дёргаю бровью.

— Мои люди определят, что его телефон был рядом с моим в момент смерти. Подставишь своего Ивана-дурака под хим допрос? Тогда вам обоим пиздец.

— Иван-дурак телефон выложил, — брезгливо смотрит на него Ваня.

Потому что мой Иван, не дурак.

— Всё равно не получится… Ты не сможешь…

— Вань, отойди, ботинки забрызгает.

— Златовласка…

— Чего ты там бормочешь? — напрягаюсь я.

— Златовласка очень расстроится… — хрипит он. — Если я не приеду.

— Переживет.

Смеётся.

— В том-то и дело… В том-то и дело… Не переживет. Если я не приеду, ее ликвидирует следом охрана. А она такая… хорошая девочка…

— Ааа!!! — срывает меня от ярости.

Пинаю его по ребрам. И смотрю как загибается.

— Тварь… Тварь!! Я тебе колени прострелю!

— А я — ей, — выдавливает он из себя. — Ей будет обиднее, она — балерина.

Отвожу ствол. Иван забирает его у меня.

— Чего делать? — смотрю на него.

— Полкану звонить.

— Чего там, Виктор? Разрулил?

— Ну… Объявил ЧС в связи с недоверием старшего офицерского состава командованию. Пригнал всех силовиков. Оцепил здание. Заморозил деятельность следственной питерской группы до подтверждения их полномочий на самом высшем уровне. Весело там, короче…

— Телефон мне дай его, — киваю на Мансурова. — Позвоним полкану.

Иван силой заставляет Мансурова разблокировать. Набирает, подает мне.

— Полковник Зольников.

— Это я…

— Уф… — выдыхает. — Иван рядом?

— Да.

Кратко описываю ситуацию, не называя имён.

— Я знаю. Лазарев отказался сотрудничать. Наотрез.

— Что мне делать?

— Во-первых, молодец, что спросила, перед тем, как сделать. Хвалю. Ценю. Во-вторых… отпусти его.

— Что?! Нет!

— Нельзя иначе. Отпускай.

— Вить!..

— Это приказ!

Растерянно смотрю в глаза Мансурову.

Он смеётся окровавленным ртом. Мерзко, как Джокер.

Присаживаюсь.

— Я тебя найду… Я ее найду, а потом тебя, — обещаю я.

Встаю.

— Вань, поехали, — достаю из багажника свое оружие.

— Ща…

Слышу несколько сдавленных воплей. Догоняет меня.

— Чего ты там?

— Стрелялку ему сломал.

— Пальцы, что ли?

— Ага… Кушать хочешь?

Заботливый мой…

— Зверски!

Глава 24 — Нежности

Я сижу у травматолога, лицевого хирурга, в платной клинике. На кресле типа стоматологического.

Иван в белом халате, накинутом на широкие плечи, стоит в дверях. Халатики тут ему не по размеру.

Врач осматривает.

— Операция не понадобится. Но вправить придется.

— Вправляйте.

— Анестезию сейчас сделаю. Аллергия есть?

А я даже не знаю, можно ли мне теперь анестезию. Вспоминаю, как краем уха слышала, что наши девочки говорили: все стоматологические проблемы надо решать до беременности, потому что потом анестезия — это очень вредно для ребенка.

— Не надо анестезию, давайте так.

— Ну что Вы… Это болезненная процедура.

— Да потерплю я.

— Зачем же терпеть?

— Не надо анестезии, — нахмуриваюсь я, делайте так.

— Яра, не гони… — скрещивает руки на груди Иван.

— У вас какие-то противопоказания?

Ну как-то это не феерично сообщать Ивану про ребенка так.

Для него это, считай, сенсация! И надо как-то… праздник ему замутить, короче. Чтобы прочувствовал на полную. Так как за вторым я ни за что не пойду!

— Никаких. Хочу так, без анестезии.

Врач, с вопросом в глазах разворачивается к Ивану. Видимо уточнить, не сумасшедшая ли я.

— Вправляйте, — пожимает Иван плечами.

Врач, попшикав в нос лидокаином, принимается за дело.

С воплем хватаюсь за ручки кресла. Из глаз фонтаном слезы. Но быстро все…

— О… Ммм… Фак! Зольников… — зло рычу я. — Гад…

— А я то чо?!

— Люблю тебя не могу, — цежу я сдавленно.

— Маньячка! — закатывает он глаза.

— Это от отека и гематом, — мажет сверху гелем.

На переносицу — широкий телесного цвета пластырь с порами. Лепестками он уходит под глаза.

Уже пошли синяки.

Красавица, твою мать! — смотрю на себя в зеркало.