Однако Генри – безусловно, звезда всего мероприятия – был настроен весьма решительно. В программе конференции было много других докладов на самые разные темы от истории масонства до Хэллоуина и египтологии, но люди пришли сюда исключительно ради Ренн-ле-Шато, и Линкольн просто не мог обмануть их ожидания.
Что самое странное: чем больше Линкольн говорил» тем больше он оживлялся. Он не столько читал подготовленный доклад, сколько поощрял вопросы из зала, и уже на втором вопросе поднялся со стула и принялся расхаживать по сцене, причем весьма даже бодро. Иногда он кривился от боли, но чаше все-таки улыбался. Он говорил, буквально захлебываясь словами и перескакивая с одного на другое, казалось бы, без всякого перехода: с Сионской общины на Никола Пуссена; с методов дешифрации на геометрию горных массивов вокруг Ренн-ле-Шато. Его ответы были всегда очень четкими и обстоятельными, хотя далеко не всегда лаконичными, и он ни разу не заглянул «в бумажку», даже когда выдавал сложные геометрические уравнения и десятизначные числа.
– Кто следующий? – спрашивал он в конце каждого пространного ответа, и его взгляд метался по залу, горя нетерпением. Это было действительно впечатляющее представление. Сама тема лекции, как и внимание зрителей, казалось, вдыхали в Линкольна энергию: он молодел буквально на глазах.
Линкольн несколько раз повторил, что не стоит полагаться на «факты», которые не являются «очевидными и доказуемыми». Это, однако же, не обуздало полет фантазии некоторых слушателей. На вопрос, не собирается ли Линкольн сделать еще одну передачу о Ренн-ле-Шато, он ответил, что пока не знает. Но если все-таки соберется, она выйдет точно не на Би-би-си, поскольку руководство канала в свое время пыталось объявить его теории ненаучными и даже бредовыми.
– А вам не кажется, что отношение Би-би-си обусловлено давлением со стороны католической церкви? – спросил кто-то из зала, на что Линкольн ответил уклончиво-вежливым: «Э-э… нет, не кажется», и столь же категорически опроверг предположение о том, что Ватикан недавно направил своих представителей в Ренн-ле-Шато с поручением выявить и уничтожить все, что могло бы бросить тень на безупречную чистоту Римской церкви. Также он заявил, что, по его скромному мнению, гибель принцессы Дианы никак не связана с историей Ренн-ле-Шато.
– Я слышал, что некоторые бумаги и письма Соньера были вывезены в Великобританию и в данное время хранятся в секретном архиве министерства иностранных дел, потому что в них приведены безоговорочные доказательства, что принцесса Диана происходит из более древнего и благородного рода, чем Виндзорская династия, – пробубнил кто-то в дальнем конце зала. Генри поморщился и обреченно вздохнул.
– Если факт не является очевидным и доказуемым, не верьте ни единому слову, – повторил он.
Среди самых активных зрителей, задававших вопросы, особенно выделялся крупный американец, который сидел в первом ряду и снимал на видеокамеру выступления всех докладчиков. Как я понял, он не пропускал ни одного собрания Общества Соньера.
– Цэрэушник, как пить дать, – шепнул мне Скэбис.
В зале также присутствовала компания пропирсованных готов, несколько лысеющих джентльменов неприкаянно-одинокого вида, и – что удивительно – очень много супружеских пар в возрасте от тридцати до сорока. Помню, я обратил внимание на одну элегантную пару – и особенно на женщину: статную блондинку в длинном, до пола, черном платье, – которая заговорщически перешептывалась все время, пока Линкольн отвечал на вопросы зрителей. Две женщины среднего возраста (типичные домохозяйки с высшим гуманитарным) лихорадочно записывали выступления докладчиков в толстые тетрадки. Во время перерыва я случайно подслушал обрывок их разговора.
– А что твоя дочка? Тоже увлекается эзотерикой? – спросила одна.
– Нет, – сказала другая. – Она считает, что у меня не все дома.
После выступления Линкольна мы со Скэбисом вышли на улицу – перекурить. Там были еще и другие люди, жаждавшие никотина, в том числе симпатичная миниатюрная брюнетка, которая заговорила со Скэбисом о ногах Генри Линкольна.
– Может быть, в прошлой жизни он был катаром, – сказала она, – и его сожгли на костре. Ноги, конечно, сгорели первыми.
Я не знаю, кем была эта женщина, но она мне понравилась. Она показалась мне самой вменяемой и нормальной из всех собравшихся.