Реставратор птичьих гнезд

Судя по всему, уговорить не удалось. Герке даже стало жаль её, эту громкоголосую. Вот ведь досада! Собирались отдыхать вместе, а пришлось одной ехать. Если б они со Шмелём собирались куда-нибудь вместе или с Лизой, а тут бы такой облом, Герка тоже бы расстроился. С Лизой… Эх, если бы!

Он сунул голову под шершавую подушку и принялся считать овец. Где-то на сто пятидесятой овцы угомонились, перестали блеять, звякать стаканами и храпеть…

Утром выяснилось: громкоголосая из соседнего купе, которой так искренне посочувствовал Герка, ни секунды не намеревалась грустить в одиночестве. Объект её внимания – один из двух парней, что присоединились к тургруппе в Тюмени глубокой ночью, – занял нижнюю, прямо под Геркиной, полку.

Как предусмотрительно этот тип отказался вчера меняться местами с соседкой, что ехала с семилетним сыном! им достались верхние, да боковушки, да в разных концах вагона. Герка поменялся бы, но и сам ехал на верхней. А этот не стал. О, разумеется, его право! Жлоб! Бывают же такие…

Свежий, с бледным после умывания лицом Герка шёл по вагону, накинув на шею хрустящее вафельное полотенце, когда обнаружил этих «голубков», в открытую, без малейшего стеснения обжимающихся на нижней полке. Он смутился, отвёл взгляд, чувствуя, как противно стало во рту, хотя только что почистил зубы. Захотелось сплюнуть. Скривившись, Герка допил остатки минералки и ушёл в задний тамбур.

Тёмные, горячие, ревнивые мысли, которых он старался избегать во время разлуки, прорвали плотину, хлынули волной. Застонав, он упёрся пылающим лбом в холодное оконное стекло. «Нет, она не такая! Даже думать так не смей!»

В гремящем, продуваемом ветром тамбуре он провёл не меньше часа.

Пытаясь справиться с наваждением, стал вспоминать последние майские дни и самое начало лета.

Прогулки и звонки, известие о её предстоящем отъезде, ссору, своё бесцельное блуждание по улицам… Невероятное облегчение оттого, что помирились (спасибо Шмелю), всё-таки помирились, пусть и за полтора часа до расставания! Вспоминал прозрачные, как аквамарины, зелёные в крапинку глаза, светлые непослушные завитки у виска. А главное – тогдашнюю, невесть откуда взявшуюся счастливую уверенность, что всё ещё будет. И запрокинутую в небо голову, и ослепительно белый дирижабль там, в бездонной синеве, и её руку в своей, предательски вспотевшей от волнения.

Дребезжал в ладони холодный поручень. В дальнюю даль уплывали разъезды и полустанки, стрелочницы в оранжевых жилетах и фонарные столбы, ржавые водоразборные колонки, полосатые шлагбаумы.

Медлительные коровы, пылящие по просёлкам грузовики. Мальчишки на великах. Стреноженные кони, обивающие хвостами бока. Серебристые тополя. Белые гуси. Ленивые мелкие речушки в кудрях ивняка. Аккуратные домики и полусгнившие сараи. Ухоженные клумбы и покосившиеся изгороди. Сиротские, чахлые берёзки на пересохших болотах. Выгоревшие чёрные торфяники. Тёмные ельники. Далёкие, освещённые солнцем зелёные холмы.

Герман так долго смотрел на это мелькание, что в какой-то момент ему стало казаться, что не поезд движется вместе с ним с запада на восток, а сама Вселенная бесконечным пёстрым потоком проходит сквозь него, Герку. Будто стал он полупрозрачным, пропускающим пространство. Проводник пространства… Ничего себе роль! Или просто приобретённое свойство?

Грохотали цистернами и хопперами встречные товарняки, сливались в одну бесконечную полосу решётчатые эстакады. Всё это текло сквозь него: фермы мостов и пузатые тяжёлые баржи, рыбаки с удочками, акведуки, краны, бульдозеры, фабричные трубы, многоэтажки. Старухи в платках с лотками пирожков, теснящиеся на перроне.

Пирожки?..

Железнодорожник в серой форменке молча вышел в тамбур, грохнул входной дверью, со скрежетом откинул подножку.

Да это же большая станция!

«Проводник пространства» обрадовался и как-то разом утратил прозрачность. А ещё Герка понял, что озяб и проголодался.

Подошёл к блестящему титану, налил в стакан с чайным пакетиком бьющий паром кипяток, глянул в вывешенное рядом расписание. Ехать оставалось меньше суток.

Глава седьмая Горячее шоссе

Барнаульский перрон был замусорен и оккупирован голубями. Блестели на утреннем солнце бляхи носильщиков, грохотали пустые тележки.

Уборщица, выйдя из дверей вокзала, выплеснула ведро прямо на асфальт: жара, высохнет за пять минут. Мутная пена, крутясь, потекла ручьями, запузырилась, колыхаясь и лопаясь. Острый запах дезраствора смешался с запахом пропитанных креозотом шпал, дымком нагретых титанов, чадом беляшей из вокзальной забегаловки.

Выскочивший из вагона первым Герка переступил через накатившую мыльную волну, подкинул рюкзак на спине, остановился в нерешительности. Мимо текли люди с тюками и сумками.

– Привет, уралец! – видный средних лет мужчина в ковбойке, летних светлых бриджах и спортивных сандалиях на босу ногу с улыбкой протянул Герке руку. – Мы ждали, ты нам из своих краёв дождичек привезёшь. Дождь нынче на Алтае очень нужен!