Реставратор

К тому времени как нас наконец пустили в палату, я уже была взвинчена до предела, представив самое худшее. Но на самом деле мама даже выглядела лучше, чем с нашей прошлой встречи. Цвет лица был хороший, она выглядела сильной и бодрой. Я подошла обнять её и поцеловать, а затем устроилась на краю кровати. Линроз придвинула стул. Мы уселись в свинцовой тишине.

Я не хотела давить, но больше не могла выдерживать тишину.

— Мама́…

— У меня рак, — сказала она, и на мои глаза мгновенно навернулись слёзы.

Я сжала её ладонь.

— Это рак молочной железы. Маммография выявила опухоль.

— Доктор сказал, что она операбельна, — вставила Линроз. — У нас есть шансы надеяться на полное выздоровление.

— Он не так сказал, — поправила её мама́. — Он сказал, что прогноз благоприятный, но опухоль в запущенной стадии и может быстро распространиться, поэтому мы должны прибегнуть к агрессивному лечению и реалистично оценить свои шансы.

Мне словно кто-то просунул руку в грудную клетку и сжал сердце. Я с трудом сглотнула ком в горле и постаралась взять себя в руки.

— Что будем делать? Каков следующий шаг?

— Мне назначена операция на утро.

— Так скоро?

Она погладила мою ладонь.

— Это нескоро. Я уже давно знала свой диагноз.

— Насколько давно? — И тут я всё поняла. — Так вот почему ты приезжала отпраздновать свой день рождения в Чарльстоне. Ты уже знала. Но почему ничего мне не рассказала?

— Мы так чудесно проводили время, что я не захотела портить вечер. А после…  я не хотела тебя тревожить, пока не возникла бы в этом необходимость.

— Но почему? Я могла бы поддержать тебя.

Я чувствовала себя преданной.

— Со мной была Лин. Она хорошо обо мне позаботилась.

— Я должна была быть с тобой.

— Ты ничего бы не смогла сделать, а у тебя ещё работа.

— Но…

— Амелия.

Тётя Линроз покачала головой. Я замолкла и в гневе уставилась в окно. Закат над рекой Эшли был невыносимо символичен.

— Надеюсь, я вернусь домой через пару дней, — оживлённо сказала мама. — Будут трубки и дренажи... много неприятного. Не хочу, чтобы ты всё это видела. И, конечно, химио…

Я не могла поверить, как спокойно она могла говорить о своей болезни. Я всегда считала маму хрупкой, но прагматизм, с которым она приняла свой страшный диагноз, поразил меня. Её ждёт серьёзная операция и несколько недель химиотерапии, а она больше всего волнуется, чтобы я не увидела трубки и дренажи.

Линроз держалась до последнего, но теперь тихо заплакала в льняной платок.

— Бога ради, Лин, — заругалась мама.

— Я знаю, знаю, стальные магнолии[34] и всё такое. Но твои волосы, Этта. Ты лишишься своих чудесных волос.

— Это всего лишь волосы, — твёрдо заявила мама. — Может, ко мне вернутся кудряшки. Должно же мне как-то воздаться за все деньги, что я потратила на перманент?

Сдерживая слёзы, я взбила ей подушки, налила стакан воды и, не зная что ещё сделать, задала самый очевидный вопрос.

— Где папа́?

 — Он мужчина, а мужчины бесполезны в подобных ситуациях, — сказала тётя, которая, насколько я знаю, никогда в своей жизни не заводила серьёзных отношений с мужчинами и уж тем более не была замужем.

— Он навестил меня ранее, — ответила мама́. — Я отправила его подышать свежим воздухом. Он ведь не переносит замкнутое пространство.

— Правда? А я и не знала.

— Ты много чего не знаешь о своём отце, — сказала она, и странная нотка в её голосе заставила меня поднять взгляд и внимательно вглядеться в её лицо.

— Этта, я не думаю, что сейчас время…

— Тсс, Лин. Это касается только меня и дочери. Возможно, я не очнусь после операции. — Она подняла ладонь, стоило нам с тётей запротестовать. — Ничтожный шанс, но тем не менее… ты должна кое-что знать о Калебе…

Линроз поджала губы и достала вязание. Она склонилась над работой, но я знала, что тётя внимательно наблюдает за нами из-под опущенных ресниц.  Напряжение исходило от неё волнами.

— Мама́, что такое? — тихо спросила я.

«Могла ли она знать о призраках? — задумалась я. — Могла ли она знать про меня?»

Она заколебалась, и впервые с начала нашей встречи я увидела брешь в её броне, нежную меланхоличную женщину, что удочерила меня, всхолила и взлелеяла. Но она никогда не давала возможности её узнать.

Тётины спицы застучали в тишине. Интересно, она действительно вывязывает петли или просто притворяется...

— Твой отец…

Я подалась вперёд. Тётя, кажется, тоже.

— Да?

— Твой отец…

Веки задрожали, взгляд прошёл мимо меня. Я оглянулась через плечо и увидела папу в дверях. Он секунду постоял в дверном проёме, лицо было обветренным и измождённым, а затем, не говоря ни слова, отступил и вышел в коридор.

Я тут же обернулась к мама́.

— Почему он не вошёл?

— Наверное, даёт нам время побыть вдвоём.

— Не говори так обречённо, — взмолилась я, думая о Девлине и его невысказанном прощай.

— Я не хотела.

— Мама́, расскажи про папа́.

Она обменялась взглядом с тётей.

— Твой отец сложный человек со сложной судьбой, — ответила Линроз. — Возможно, лучше всего оставить всё как есть.

— Сложной судьбой? — Я повернулась к матери. — Что это значит?

По глазам матери я поняла, что её разрывают противоречивые чувства. В конце концов она закрыла глаза и вздохнула.