Я понимаю его недовольство. Джоуи сегодня основательно облажался на позиции квотербека. Будь рядом с ним на поле хороший раннинбек, это бы здорово облегчило ему жизнь.
– У меня было сотрясение мозга, – объясняю я. – Из-за него врачи велят соблюдать осторожность.
Лэндон Рубио переводит подозрительный взгляд с меня на Хьюго и обратно.
– Ты понятно – пропустишь несколько игр. А этот-то что тут делает?
Хьюго робко демонстрирует видеокамеру, но его закидывают грязными форменными гольфами.
Я пытаюсь вступиться за Хьюго:
– В видеоежегоднике мы рассказываем про все виды спорта, какими занимаются у нас в школе, про гольф и бадминтон в том числе. Если сюжета про футбол там не будет, то только по вашей вине. Так что потом не жалуйтесь.
– В ежегоднике? – повторяет за мной Джоуи. – Мало того, что ты на поле не выходишь, так ты еще в редакцию ежегодника пристроился?
–
– Эй-эй, спокойно! – Эрон встает между командой и нами с Хьюго. – Человек не виноват, что врач у него – трус и тормоз.
– А чего он с ботанами из видеоклуба связался? – не унимается Лэндон.
– Ни с кем он не связался, – спокойно объясняет Эрон. – Он снимает про нас сюжет и старается, чтобы «Харрикейнз» в ежегоднике выглядели красавцами. Так он со скамейки запасных помогает своей команде.
– Ты, Рубио, лучше молчи, – усмехается Питон. – С твоей будкой любого, у кого ты выйдешь красавцем, надо на руках носить.
– Слово даю, – вмешиваюсь я в назревающую перепалку, – как только врач разрешит, я тут же выйду на поле.
Насколько я могу судить, мое обещание всех удовлетворяет. Только Хьюго, судя по украдкой брошенному взгляду, меня не очень понимает. Да и откуда ему понять? Он же не спортсмен и играет разве что на компьютере.
Джоуи вдруг берет и запускает в меня мячом. Я как бы со стороны наблюдаю, как мои руки на лету перехватывают его.
Реакция в норме.
Это приятно, потому что означает, что проклятая амнезия не до конца отняла у меня – меня прошлого.
Мы записываем несколько интервью. Со мной ребята словоохотливы и кривляются так, будто мы с ними делаем селфи. Хьюго они отвечают односложно. Когда я говорю, что так не пойдет, он бормочет что-то в том смысле, что все исправит при монтаже. Не знаю, как монтаж поможет исправить такой, например, диалог:
Когда мы заканчиваем, Хьюго торопится поскорее унести ноги. Футбольная раздевалка для него – вражеская территория. А я себя чувствую там как дома.
– Я бы тебе с радостью все уши изъездил рассказами о своем пути к футбольной славе, – вальяжным тоном говорит Эрон, – но нам с Питоном пора идти старичков поить.
– Я с вами.
Они таращатся на меня так, будто я только что объявил, что завтра лечу на Юпитер.
– Чел, тебе же туда не надо, – напоминает мне Эрон. – Тебя освободили от работ, потому что ты с крыши упал.
– Я так, для прикола. – Никакого впечатления мои слова не производят, поэтому я пытаюсь снова: – Мы же в одной команде, правда? Значит, если идете вы, то и я тоже.
Питон смотрит на меня с прищуром.
– Что конкретно ты помнишь про Портленд-стрит?
– Ничего, – честно отвечаю я.
Он ухмыляется.
– Если ты хочешь идти, куда тебе идти не обязательно, значит, ты не просто отшиб себе мозги – ты их без остатка вышиб!
– Да ладно, там прямо так страшно? – говорю я с улыбкой, но у Эрона и Питона при этом такие каменные лица, будто мы собрались как минимум в лабораторию Франкенштейна.
– Дело твое, – говорит Эрон. – А вообще здорово, что ты опять с нами – хотя и не в себе.
От школы до дома престарелых на Портленд-стрит минут десять пешком. Я знаю, что уже бывал здесь на исправительных работах, но теперь как в первый раз вижу это тоскливое трехэтажное здание с широкой, круглой подъездной дорожкой и просторной ухоженной лужайкой, на которой тут и там расставлены скамейки и столы для пикников. По лужайке, благо на улице тепло, прогуливаются несколько пожилых людей. Двое здороваются и машут нам руками. Я машу им в ответ. Эрон с Питоном не обращают на них внимания.
Когда перед нами отъезжает вбок стеклянная входная дверь, Питон говорит негромко:
– Задержи дыхание.
Пахнет тут действительно странно – живыми цветами и больницей, причем эти запахи один с другим не смешиваются. Аромат, конечно, так себе, но к нему быстро привыкаешь.
Мы подходим к главной медсестре, которую здесь называют сестра Дункан. Она явно не ожидала меня увидеть.
– Мне уже лучше, – говорю я. – Поэтому я подумал, что могу вернуться к исправительным работам.
– Это тебе судья велел? – недоверчиво спрашивает она.
Я качаю головой:
– Нет, я сам пришел.
– Нам самим не верится, – с притворной серьезностью говорит Эрон.
– Это очень, очень… благородно с твоей стороны, – говорит сестра Дункан. – Сегодня вы будете развозить полдник. Обычно с этой работой справляются двое, но пусть у Чейза для первого раза будет задание попроще.