Республика Анампо

Примерно через час я проснулся от холода. Самолет был разгерметезирован, стоял жуткий холод, и остро чувствовалась нехватка кислорода. Многие дышали по очереди прикладывая к лицу кислородные маски, только компания вертолетчиков, расположившихся недалеко от нас, несмотря ни на что, продолжала бухать и вспоминать свои афганские вылеты.

За стеклом иллюминатора величаво возвышались вершины Гиндукуша. Иногда сквозь разрывы облаков на земле виднелись какие-то строения и неровные квадраты полей.

Наконец, примерно через полтора часа самолет, почти падая, пошел на посадку. Внизу раскинулся в обрамлении гор желто – оранжевый город, – город, в котором мне предстояло провести два незабываемых веселых и бесшабашных года моей жизни.

Внезапно самолет затрясло, он резко пошел вниз и раздались какие-то хлопки. Я глянул в иллюминатор и обомлел – в воздухе летали какие-то огненные шары. Олежка бледный, как мел, глядя на меня, сказал:

– Киздец котенку, больше срать не будет! Вот и долетались мы с тобой Ленчик, хорошо хоть перед смертью с телками трахнуться успели.

В такой же панике оказались все летевшие в Афган в первый раз. Сидевшие рядом вертолетчики продолжали бухать, несмотря ни на что, и откровенно ржали над нами.

Оказалось, что наш самолет просто отстреливал при посадке термитные шашки, которые отвлекают на себя возможно пущенные с земли ракеты.

Как известно, мастерство советских пилотов не пропьешь, и команда нашего самолета ювелирно посадила его на Кабульский аэродром. Вокруг кабульского аэродрома были горы и была опасность того, что самолет могли сбить ракетой. Поэтому посадка на аэродром была почти вертикальной, ощущения непередаваемые.

Пройдя регистрацию в комендатуре и сдав документы, мы поселились в казарме кабульской пересылки находящийся возле аэродрома. В Кабуле, в отличие от ташкентской пересылки, выход из нее был строго запрещен. До Нового года оставалось всего два дня, и я надеялся, что встречу его в своей части. Однако, кроме офицеров и прапорщиков, летевших с нами конкретно на замену в свои части, никто из нас, контрактников, не знал, куда он попадет и где будет служить. В конце дня нам объявили, что до третьего января включительно Кабул будет закрыт и все вновь прибывшие проведут эти дни на пересылке.

На следующее утро в Кабуле выпал снег, и температура упала до десяти градусов мороза. Такого холода здесь не было давно. За два дня мы выпили все, что у нас осталось. В казарме не топили, и, чтобы хоть как-то нас согреть, нам выдали дополнительные одеяла и по две солдатских шинели. Целыми днями мы бухали самогон выменянный у местных прапоров на сигареты привезенные с Союза, и валялись на кроватях под шинелями. Конденсат от пара из наших ртов скапливался на потолке и капельками падал вниз. Настроение было подавленным. В общем, вечер 31-го декабря мы встречали с сильного будуна, продрогшими и злыми.

Мы с Олежкой поменяли последний блок сигарет «БТ» на бутылку самогона у какого-то местного прапора и приготовились встречать Новый год.

Примерно за час до Нового года у меня кончились спички, и я залез в свой чемодан, где лежало несколько коробок. Тут мое внимание привлек прямоугольный пакет, завернутый в плотную бумагу. Чемодан я паковал сам и помню, что такого предмета у меня вроде бы не было. Развернув его, я чуть не подпрыгнул от радости. Вспомнил! Когда я паковал чемодан, мой отец передал мне этот пакет и сказал: «Откроешь на Новый год». Это был коньяк в плотной картонной упаковке, «Нарын – Кала» – фирменный коньяк нашей республики. Он назван так по имени древней крепости – Дербент. Папа, ты даже не представляешь, какой это был для меня подарок на Новый год.

Ровно в двенадцать часов небо над Кабулом озарилось салютом. Тысячи сигнальных ракет взлетели в воздух, выстрелы из всех видов оружия слились в один. Ночное небо насквозь пронизали огненные трассеры, это было обалденное зрелище. Мы с Олежкой, упакованные сверху несколькими шинелями, сидели на улице и маленькими глоточками отхлебывали по очереди коньяк прямо из горлышка. Несмотря на мороз, нам не было холодно, нас согревал этот божественный напиток, вобравший в себя все солнце моей «Малой Родины». Так прошла встреча моего первого Нового года в Афгане.

Наконец, утром третьего января нас собрали и выдали предписание в части. Олежка попал в Кандагар, а меня направили в кабульскую КЭЧ (квартирно-эксплуатационную часть). Я-то раскатал губу, думал, буду работать где-нибудь в политотделе как бывший партработник. Однако, здесь всем было на это насрать, и я был направлен в КЭЧ (квартирно-эксплутационную часть).

Проводив Олежку на аэродром, откуда он улетал в Кандагар, я пошел искать попутку, чтобы добраться до штаба армии, где и находилась КЭЧ. Эх, друг Олежка, не знаю, как сложилась твоя судьба дальше, но я благодарен тебе за те проведенные вместе дни и за наши совместные приключения.

Глава 3

КЭЧ, соляра, Индюк, первое знакомство с Кабулом.