В январе да и в феврале 1920 года между красным Ростовом и белым Батайском шла непрерывная артиллерийская дуэль.
В один из таких наполненных орудийным гулом дней к больному военного госпиталя, у которого на кровати висела жестяная табличка с надписью «Учитель красных курсов Звеновский Константин Иванович», подошел фельдшер и незаметно передал завернутый в марлю сверток. «Учитель» развернул его и, отложив в сторону солидную ковригу и пару яиц, прочел записку.
Капитан Васильев предупреждал «Константина Ивановича», что скоро его выпишут. Револьвер и три тысячи рублей посылаются на всякий случай.
Однако время шло, а за «Звеновским» никто не приходил. Ростов бурлил. В окна госпиталя доносились радостные голоса горожан, но «Константин Иванович» и без того знал: Деникин разгромлен, красные наступают на Крым. Надежда рушилась. Последняя надежда...
Лежа по ночам с открытыми глазами, «Константин Иванович» думал о том, что что-то было не так. Почему они проиграли эту войну? Кто виноват? Бездарные генералы? Были и такие. Трусливые солдаты? Нет, трусом русского солдата не назовешь... «Константин Иванович» хорошо знал историю Тихого Дона, Дона-батюшки, доблестные подвиги казаков, покрывших себя неувядаемой славой в битвах с турками, татарами, во время Отечественной войны 1812 года. Немало читал он в свое время и о бунтах, о том, как гуляли по Дону Разин, Булавин, Пугачев... Но вспоминать о них он не любил, как не любил вспоминать такие «детали» истории, как, скажем, приказ Петра Первого сжечь и сровнять с землей 44 казацких городка, и многое, многое другое. Само собой разумеющимся считал он и деление казаков на домовитых и голутвенных. Ведь бедные и богатые были и будут всегда, и долг бедных честно служить царю, атаману, чтобы получить за свое рвение то немногое, что положено по божьим и мирским законам. Чужим и одиноким чувствовал он себя среди своих соседей. Почти ни с кем не разговаривал, разве что о пустяках. Все ждал долгожданного часа, когда же все-таки он выберется отсюда. А ждать было порой просто нестерпимо. В палате лежал старый казак, буденновец, у него было несколько пулевых ранений в грудь, ампутирована нога. Как он выжил, это было удивительно. По вечерам, когда уличный шум затихал, казак начинал тоскливо напевать старинные песни, разрывая «учителю» и без того истерзанное сердце:
Это было пыткой. Неужели казаки могли так не любить своих господ, своих командиров?..
Но вот случилось неожиданное: в госпиталь в форме командира Красной Армии явился знакомый «Звеновскому» юнкер Куликовский с «приветом от друзей». А вскоре «Константина Ивановича» привели в дом на углу Никольского переулка и Посоховской улицы. Там была конспиративная квартира генерала Черепова.
Их было пятеро: генерал Черепов, «Звеновский», полковник Дерибазов, князь Долгоруков и полковник Кобылянский.
Совещанием руководил Черепов. После обмена новостями перешли к вопросу о будущей деятельности. Черепов сообщил, что в Ростове осталось много офицеров, но выйти скрытно из города им пока не удалось. Он попробовал направить десяток офицеров в Крым, к Врангелю, однако попытка провалилась: четверо вернулись в Ростов, остальные попали в руки чекистов. «Кстати, о чекистах, — серьезно, помрачнев, сказал Черепов. — Ими руководит хорошо вам знакомый большевик Зявкин, командир Красной гвардии и подпольщик. Опытный человек. Советую быть предельно осторожными. Пока предлагаю доставать подложные документы и устраиваться на работу в советские учреждения. Материальное обеспечение, — продолжал генерал, — предусмотрено заранее. При отступлении Деникин оставил большие суммы денег и золото».
Черепов приказал Дерибазову провести учет скрывающихся офицеров, организовать боевые группы и распределить между ними денежную помощь.
«Константину Ивановичу» предложено было взять на себя роль организатора восстания на Северном Кавказе и подготовить его к моменту наступления крымской армии Врангеля.
Черепов проинформировал собравшихся о том, что в округах Дона и Кубани оставлены офицеры разведки, которые должны к концу июля двадцатого года собрать боевые подпольные отряды.