Этого события Моргана ждала, казалось, дней двадцать: еле различимый звон и скрип, внезапно близкие шаги нескольких пар ног, оглушительный поворот одного ключа за другим в замках последней двери, пристукивание заметно опускающейся при распахивании тяжёлой двери, и вот, один за другим, входят фиты и Брайан. Он всё так же излучает тепло и участие всем своим видом. Он почти всегда такой в последнее время. От одного его присутствия так приятно, что тепло разливается сначала по камере, а затем проникает в тело и согревает его, подобно действию горячего воздуха в комнате, куда входишь с мороза. Пухлые губы слегка улыбаются, глаза, серо-голубые, когда он расстроен и сиреневые, когда только закончит молитву, сегодня были почти белыми, с лазурными и розоватыми сливающимися пятнами. Судя по его виду – это хороший знак. Надо бы запомнить.
Моргана поднялась в полный рост. Один из фитов отпер замки у неё на шее, на руках и на ногах. Брайан, так и не сказав ничего, протянул ей руку. Она вложила свою ладонь и очнулась уже на выходе из тюрьмы. Брайан помог забраться в экипаж. Кучер погнал лошадей прочь от тюрьмы. В окно было видно, что всадники в форме гвардии Юга сопровождают их. Брайан всё ничего не говорил. На нём сегодня была не обычная ряса, а чёрная сутана. На шее ярко выделялся ровный край белоснежного воротничка. Моргане давно уже не хотелось укусить его. Ну, только если слегка, для того, чтобы услышать его голос.
Она была бы дурой, если бы сказала это, но уж очень хотелось и того, и другого – и услышать его голос, и слегка прикусить кожу на его шее:
– Если ты ничего не скажешь, я тебя укушу.
– Мы же договорились не драться.
– А я легонько.
Брайан опустил глаза и усмехнулся одними губами. Будто бы ум его сейчас был занят чем-то ещё, но и на её подначку реагировал. Он стал на томительно долгое время жутко похож выражением лица на своего брата. У того сладострастие, которое так клеймил Брайан в персональных проповедях, обволакивало всю фигуру, прослеживалось в каждом движении.
– Кстати, а почему ты не совершишь чудо над своим братом? – не сдержалась она.
Брайан взглянул на неё более яркой голубизной глаз и грустно посмотрел в окно.
– Я периодами молюсь за его спасение, но выходит не совсем то, чего бы мы все хотели. Он, по мере моих молитв, проникается уважением и интересом к одной из своих любовниц и в результате женится на ней. Это хорошо бывает, когда он не изменяет супруге – тогда он становится идеален. Но по мере моих молитв, если я не оставляю их, он может влюбиться ещё раз, будучи женат. Это приносит в его жизнь столько сумятицы, что… а если я считаю свой долг, в отношении брата, выполненным и перестаю усиленно молиться о нём… он… охладевает к своей жене и начинается то же, что и всегда – он ищет, ищет… Он был разведён в срочном порядке, как уличённый в измене, четырнадцать раз, трижды вдовец и разведён по истечении ста пятидесяти лет дважды. Вдумайся… ему минула только первая тысяча лет!.. В истории крылатых с Аконита не было таких как он. Сапфир говорит, что таких глубоко грешных крылатых существ, как он, и не будет больше.
– И хорошо. Клервинду одного Роджера Кардифа хватит. Говоришь, не стоит его убивать?
– Не стоит. Я всё равно люблю его.
– За что?
– Это нормально – любить свою семью, кем бы ты ни был и какими бы ни были они. Вот как ты и Игрейна Пятая. Приятно же переписываться, а?
– Думаешь, это можно сравнить?
– Да, до сих пор, как бы ты не вела себя с ней, во внешней жизни, вне дома, ты занималась отвратительными вещами. Спроси её как-нибудь: а не стыдно ли ей было за тебя? Ответ тебе многое расскажет, уверен в этом.
– Не знаю. Мне кажется, что без твоей помощи я ни в чём не разберусь, даже в смысле её ответа.
– Проси объяснить. Она показалась мне достаточно разумной и образованной женщиной.
– Ещё бы!.. Ксенион готовит её на…
«О нет!.. Неужели проболталась?!»
– Говори-говори… – Брайан, хоть и разглядывал пейзаж за окном, был внимателен к её словам, – обещала слушаться меня, ты помнишь?
– И чем, позволь спросить, это отличается от того, что делали со мной мои хозяева?
Брайан резко обернулся к ней. Глаза вспыхнули гневом. Это был пугающий до немоты ярко-красный цвет. Он приблизил к ней своё лицо.
– Всем отличается. Я не толкаю тебя к греху.
– Это предательство.