Решающий шаг

— Это верно, клянусь аллахом! — тотчас же подхватил толстый бек. — По-моему, англичане не устоят против турок. Пусть сказанное мною останется в этих стенах, — но я уже беседовал об этом с одним турецким офицером...

Нияз-бек понял, что его гость не терял даром времени в Ашхабаде.

Ораз-Сердар сообщил некоторые новости, которые только что стали ему известны:

— Казачье командование в Иране подчинилось английской военной миссии. Двадцать казачьих офицеров по поручению англичан уже выехали в Кумбет-кабуз, Ходжанепес, Хиву и Бухару. Русские, вероятно, не смогут сейчас выступить против турок и немцев на Кавказе и в Туркестане, но англичане обязательно выступят. На нашей земле может произойти кровопролитное сражение между большими державами, — сделал он вывод.

Но и это не произвело большого впечатления на присутствующих. По-прежнему вздорны и мелочны были выступления, словно речь шла не о смертельной угрозе родному краю. В речах выступавших было много пустого бахвальства и заносчивости, но каждый из них в сущности оставался глубоко равнодушен ко всему, кроме собственного кармана, и в любую минуту готов был встать и уйти из этой комнаты, как из надоевшей чайханы.

Артык уже раскаивался в том, что пришел на это заседание. «Зачем я здесь? — размышлял он. — Здесь никто и не думает о народе...» Из всего услышанного глубоко врезалось ему в память только одно: Эзиз хочет воспользоваться помощью «национального комитета» для утверждения собственной власти. Но ведь о честолюбивых стремлениях Эзиза совсем недавно говорил и Молла Дурды, а еще раньше — Иван Чернышов. Значит, только он один, Артык, верит в то, что Эзиз борется за благо народа. Да верит ли и он в это?..

В тяжелом настроении ушел Артык из «национального комитета», так и не сумев до конца выяснить его отношение к тедженским делам. В течение совещания он ни разу не попросил слова. Он чувствовал, что никакие, самые горячие речи не тронут этих корыстных людей с прожженной совестью. К тому же сомнение уже закралось в душу: он готов быть верным нукером народного вождя, но почему он должен способствовать проискам честолюбивого хана?..

Глава девятнадцатая

В тот самый час, когда Артык шагал к вокзалу, Иван Тимофеевич Чернышов заканчивал свою речь в Ашхабадском совете. Нелегко было ему выступать перед людьми, большинство которых относилось враждебно к нему и ко всему, что он говорил. Трудность его положения усугублялась еще тем, что ашхабадские большевики — такие, как Теллия, Житников, Молибожко, Батманов и другие, — почему-то отсутствовали. Чернышов только много позже узнал, что их отсутствие не было случайным: сидевшие в областном совете эсеры и меньшевики во главе с Фунтиковым и Доховым умышленно сообщили большевикам более поздний час начала заседания.

Десятки глаз смотрели на оратора настороженно и враждебно.

— Эзиз с каждым днем все больше распоясывается,— говорил Чернышов. — Цели его нам ясны, а действия никого не обманут. Эзиз думает о ханстве, хотя в продовольственном вопросе, чтобы привлечь на свою сторону массы голодающих дейхан, проводит сейчас меры, которые должен бы проводить совет. Если мы будем бездействовать и позволять Эзизу собирать силы, мы упустим время и дождемся повторения в Теджене кровавых событий, которые произошли в Ташкенте, когда автономисты пытались свергнуть там советскую власть. Отряд Эзиза надо разоружить немедленно. Для этэго нужен большой перевес сил, и я прошу оказать нам поддержку посылкой в Теджен отряда красногвардейцев. Наш тедженский отряд Красной гвардии, к сожалению, слишком мал...

В зале поднялся шум. Иван Тимофеевич повысил голос и резко добавил:

— Не думайте, что Эзиз угрожает только нам, в Теджене. Если не принять мер немедленно, он может захватить в свои руки всю область.

— Может быть, и царя восстановит? — иронически бросил высокий, кривой Фунтиков.

— Царя не восстановит, но собственное ханство из рук не упустит.

Выступил лидер ашхабадских меньшевиков — толстый, почти квадратный Дохов. Он начал свою речь в назидательном тоне, давая понять, как плохо разбирается Чернышов в вопросах государственной политики, и заключил:

— Вопрос об Эзизе и ему подобных надо решать с сугубой осторожностью. Обидишь одного туркмена — тысяча их восстанет. Поэтому открыто выступать против Эзиза — бессмысленно. Я не вижу другого выхода, как использовать вражду среди самих туркмен. Нужно заручиться поддержкой других влиятельных главарей...

— Не главарей, а дейханской массы, — перебил Дохова Иван Тимофеевич. — Надо освободить дейхан из-под влияния баев и таких главарей; как Эзиз, наделить их землей и водой, установить, наконец, советскую власть в ауле. А то, что вы предлагаете, похоже на натравливание одной части народа на другую. Это политика царизма, а не советской власти.

— У вас в совете есть такие туркмены, как Куллы-хан. Почему вы не используете их для укрепления своего влияния в туркменских аулах?

— Я уже говорил вам, что полностью доверять Куллыхану нельзя. Он постоянно противодействует мероприятиям совета.

Дохов сердито обернулся к Чернышеву: