Переднюю стенку ее украшали узорчатые ковровые чувалы, над ними были развешаны ковровые торбы тонкой работы, прекрасный ковер лежал в глубине, перед чувалами, большой ковер - посредине, сразу за очагом, маленькие ковры — по обеим сторонам его. Кибитка была словно усыпана цветами. И Артык гордился тем, что все это сделано руками Айны.
Но истинным украшением кибитки была сама Айна — в шелковом платье, в широком сверху и суживающемся книзу борыке с позолоченными подвесками на лбу, в шелковом платке, бахрома которого падала на плечи и на круглый серебряный нагрудник, усыпанный по окружности цветными каменьями.
Артык находил, что в одежде замужней женщины Айна стала еще красивее. Он любовался ее движениями — легкими, плавными. Чтобы она ни делала, всегда гибкая, упругая, как тростинка, все у нее выходило ловко, умело. Руки ее прилежны, пальцы проворны. Во всех уголках кибитки чистота и уют, посуда и утварь на месте.
С тех пор как Айна вступила в черную кибитку, и Нурджахан точно помолодела. Она стала опрятней одеваться, следила за чистотой. Глаза ее приобрели живой блеск, на лице появилась улыбка.
Изменилась и Шекер. На ней шелковое платье. В манере вставать и садиться, во всех движениях чувствуется уже степенность взрослой девушки. Теперь она, так же как Айна когда-то, подолгу сидит в глубине кибитки, старательно вышивая и показывая свою работу Айне.
Нурджаха н уверяет, что Айна оказывает благотворное влияние и на дядю Артыка и на соседок. По ее словам, молодые женщины и девушки часто обращаются за советом к Айне, а один из сотканных ею ковриков ходит по аулу из рук в руки как образец. Девушки учатся у Айны, как вывести ровно край ковра, как делать узелки, как подрезать и выравнивать ворс, делая более четким рисунок.
После раздела халназаровской пшеницы Артык, несмотря на усталость, отказался переночевать в кибитке Мереда и поздно вечером ушел к себе в аул. Утром он проснулся посвежевшим и бодрым, — усталости как не бывало. Айна заварила чай, налила в пиалу и близко подсела к нему. Артык с нежностью взглянул на жену. Глаза Айны заулыбались, на щеках появились ямочки.
— Долго же ты пропадал в городе... — начала она и запнулась.
Артык отставил пиалу с чаем и тоже улыбнулся:
— Айна моя, понятно, что ты хочешь сказать. Я знаю, что ты всегда ждешь меня с нетерпением, и никогда об этом не забываю.
— Тогда что же тебя...
— Жизнь теперь круто повернула в другую сторону. И главный источник ее — в городе. Вот эта жизнь и заставляет меня так часто отлучаться.
— Артык-джан, тебе нравится жить этой беспокойной жизнью?
Артык взял Айну за. руку, стал перебирать ее пальцы:
— Где бы я ни был, Айна, сердце мое всегда с тобой.
— Я знаю. Но если б ты сам был рядом со мной, было бы еще лучше.
— Айна моя, неужели ты хочешь, чтобы я сидел в кибитке, сторонился общего дела?
— Нет, я говорю так только потому, что хочу все время быть с тобой. Я люблю тебя за то, что ты такой смелый и сильный, горжусь тем, что тебя уважает народ.
Артык еще раз убедился, что живет с Айной одними мыслями и стремлениями. Ему так же не хотелось разлучаться с Айной, как и ей с ним. Но события, охватившие родной край, не давали ему спокойно сидеть в кибитке. И Айна начинала понимать, что, сколько бы Артык ни давал обещаний, он не сможет усидеть дома.
За чаем Артык рассказал о дележе байской пшеницы.
— Ой, сынок! — испуганно сказала Нурджахан. — А разрешает ли это шариат? Дает ли такое право адат?
— Не волнуйся, мать. Шариат разрешает даже воровство, когда дело идет о спасении человека от смерти. А мы спасали людей от голода и, кроме того, взяли по праву, каждый — свою долю.
— Если это — право, так почему же столько криков и воплей?
— А когда Халназар отнимал у нас, что же мы — радовались? Вспомни урожай с общинной земли!
— Но ведь бай покупал за деньги!
— Сколько же этих денег перепало тебе?
— Мне? Зачем смеешься, сынок. Ничего и не получила, ни гроша.
— А зерно привозили в кибитку?
— Какое зерно?
— Ну, а что же тогда дал мой труд в течение целого года?..
Нурджахан ничего не ответила сыну. Ей было понятно, что Артык трудился весь год и остался без хлеба, не понимала она лишь одного: как удавалось Халназару присваивать этот труд. Считалось недозволенным отбирать чужое добро, все равно у кого — у бедного или богатого. Но она радовалась тому, что теперь такие, как Гандым, не умрут с голоду, перебьются до будущего урожая. Она хорошо представляла себе этот дележ, эти мешки и чувалы, наполненные пшеницей. В нынешнее голодное время за каждый такой мешок зерна можно купить верблюда. Внезапно в ней проснулась старческая жадность, и она спросила, забыв и жалость к баю, и запреты религиозных обычаев и законов:
— Артык-джан, а тебе сколько досталось?
— Мать, если будет здорова Айна и цела моя голова, — ты голодать не будешь.
— Так много тебе дали, сынок?
— А много нужно?
— Да кто же бывает когда-нибудь сыт добром?
Артык рассмеялся:
— Не боишься преступить законы шариата?
Нурджахан сразу опомнилась и замахала руками: