Решающий шаг

Я. Счастливый шанс… Кто его знает, Леонид Александрович, какой шанс счастливый, какой нет… Многое, что сулит успех.

Е в с е е в. Возьмем данную конкретную ситуацию. В нашей картине сомневаться не приходится: с любой точки зрения — не подкопаешься… А успех картины — это и ваш успех, Танюша. Гарантированный. Такой успех, в свою очередь…

Я. Иными словами, вы полагаете, что мне следует… что я должна… прямо сейчас, обязательно сейчас довести картину до конца?

Е в с е е в. А как же, голубчик?! И, заметьте, это важно не только для вашего будущего. С этим связаны и планы большой группы ваших товарищей, творческие планы и… и материальные интересы — тоже…

Я. Почему же — материальные?

Е в с е е в. А по той простой причине, что, ежели мы сейчас свернем производство — закроем картину, законсервируем ее или начнем снимать с другой исполнительницей, — они все категорически останутся на голой зарплате.

Я. На голой?..

Е в с е е в. На голой.

Я. Значит… разница так велика, что… голая зарплата их устроить не может?

Е в с е е в. Вот именно…

Так вот какая задача была поставлена перед ней жизнью! А Тане всего-то двадцать два… Как просто — и как страшно сложно!

5

…Ну, я сказала дорогому директору пару теплых слов, не сдержалась, уж больно просто он все решил для себя — и мне советовал, и мне, и с каким покровительственным видом! Вытребовала несколько дней на размышление и ушла, как говорится, хлопнув дверью.

Вот за дверью директорского кабинета я и почувствовала себя в лабиринте, в тупике.

Посоветоваться не с кем, событий в жизни до ужаса мало, опыта — никакого.

Я вечно ощущаю себя одинокой, почему — не знаю. Есть друзья, есть любящие родители, но… я почти никогда не бываю с ними до конца откровенной.

Я даже в детстве предпочитала играть одна и уже тогда терпеть не могла делиться со старшими своими радостями и огорчениями — им надо было так мучительно долго все объяснять… Я приоткрывала любопытным взорам лишь одну частицу своего бытия — видимую его основу; сама же тихонько училась ткать никому не видимые узоры…

Моя незнакомка смущенно говорит это мне — мне, которому в самое сердце вонзились слова Сент-Экзюпери: «…порою… молчание ограждает душу маленькой девочки надежнее, чем бескрайние пески Сахары ограждают одинокий оазис».

…С чего все началось? Не знаю… Трудно предположить, что уже в детстве возникло другое понимание жизни, чем у родителей… Откуда ему взяться — другому? Но ведь факт: ни отец, ни мать сами не шли глубже, они даже не делали попыток догадаться, о чем на самом деле думает их дочь. Почему? Что мешало им? Неумение? Равнодушие? Боязнь обнаружить вдруг нечто неведомое, что неизвестно как расценить?

А ну, как с этим «чем-то» придется бороться?

…Яркое солнечное утро, на душе радостно и просторно, меня одели в новое платье, и бант новый, и туфли. Я вхожу с родителями в аллею нашего городского сада, где по воскресеньям гуляли все, — у нас в городке так и говорили: в воскресенье не могу, в воскресенье я жену прогуливаю.

Сперва я скачу рядом с родителями, потом отбегаю в сторонку за откатившимся мячиком и вдруг обнаруживаю под ногами целое стадо божьих коровок. Малютки сидят на траве, на песке, на кустах — повсюду, а по ним, безжалостно давя хрупкие тельца и не замечая этого, шествуют празднично разодетые люди.

Родители спокойно уходят вперед, а я мечусь среди взрослых и детей, пытаюсь отвести в сторону их поток, умоляю свернуть на другую дорожку. Кое-кто, вслушавшись, соглашается выполнить мою просьбу, но, пока я уговариваю одних, подходят все новые ряды, компании, группы, пары — не разорваться же мне… Я рыдаю, падаю на траву, чтобы своим телом прикрыть хоть часть беззащитных созданий.

Прибегает встревоженная мать, тащит меня в сторону, чистит платье, утирает слезы:

— Ай, ай, ай, Танечка, как же это ты так, на людях надо сдерживаться… засмеют…

— Мамочка… коровки… — всхлипывая, бормочу я, а мама, крепко взяв меня за руку и виновато улыбаясь окружающим, уводит меня прочь.

Она выговаривает, поучает, требует заверений в том, что я больше не буду, но не задает ни одного вопроса. Ее словно бы не интересует, почему дочка принимает так близко к сердцу гибель каких-то козявок, до которых нормальным людям и дела нет…

Понимаете? Все как будто правильно, а ведь какая страшненькая по сути заповедь: засмеют! Неужели и я стану когда-нибудь учить своего ребенка носить маску благопристойности, вместо того чтобы кинуться спасать от гибели живое существо?

Своего ребенка?!.

Лицо Тани искажает гримаса, полная горечи, она вдруг резко отворачивается к окну; я боюсь, не разрыдается ли она снова, но она жестом просит не прерывать ее и, помолчав, продолжает.

6