Решающее лето

Кессилис умер не сразу. Он жил еще минут пятнадцать. Осколок попал в живот, разворотив его от паха до пупка. И все эти пятнадцать минут Кессилис лежал молча и неподвижно, казалось, не чувствуя боли — должно быть, она вся растворилась в ужасе смерти. Один лишь раз он взглянул на меня и попытался было улыбнуться, но слезы брызнули у него из глаз, и тут впервые с его уст сорвался крик боли. Когда подошел фельдшер, чтобы впрыснуть морфий, Кессилис был уже мертв.

Я долго убеждал себя в том, что это, в сущности, обычная смерть на поле боя; она не должна была меня как-то особенно потрясти. Я убеждал себя, что нравоучения, прочитанные мною Кессилису в то промозглое, серое утро, не имеют никакого отношения к его гибели. Если бы Кессилис остался жив, они, несомненно, пошли бы ему на пользу. Но я способен был утешаться этим, только пока мы были в боях, когда же нас отправили на отдых в тыл, я понял, что смерть Кессилиса была для меня ударом.

По окончании военных действий в Италии я был отозван из действующей армии и направлен на работу в военное министерство, где оставался уже по своей доброй воле до конца 1946 года. Я был рад этой возможности. Мне смертельно надоела ответственность и нестерпима была мысль, что мне снова могут быть подвластны судьбы других людей, их поступки, действия и даже мысли.

Я хотел лишь одного, чтобы мне никогда больше не пришлось вмешиваться в чужую жизнь, командовать, приказывать, принуждать. Мне хотелось бездумного, почти безразличного существования. Именно поэтому я так легко уступил Чармиан и не стал вмешиваться в ее семейные дела. Я боялся взвалить на себя хотя бы малейшую ответственность за чужую судьбу. В силу обстоятельств мне пришлось участвовать в жизни Хелены до последней ее минуты, но теперь я был свободен. Я многое потерял, но что-то и обрел. Хотя в душе я презирал себя за то, что ищу спасения в безразличии, я не мог не видеть в этом и некоторых преимуществ.

Если бы Чармиан в отчаянии не воскликнула, с известной театральностью, но совершенно искренне: «Я пропащий человек, Клод!» — я, возможно, так и не собрался бы поговорить с Эваном Шолто. Бог знает, что я скажу ему теперь и какой непоправимый вред нанесу своим разговором. Я и без того наделал немало глупостей; мне хватит их на всю жизнь.

Увидев меня, Эван не смог скрыть своего удивления.

— Хэлло! А где же Чармиан?

— Гуляет. Могу я поговорить с тобой?

В глазах его появилась настороженность.

— Конечно.

Он открыл дверь в гостиную. Я увидел миссис Шолто, раскладывавшую пасьянс. Она подняла голову.

— Уже вернулись? Хорошо погуляли?

— Клод вернулся один, — коротко бросил Эван и провел меня в маленькую темную комнату, которую Чармиан называла «кабинетом», должно быть потому, что в ней стоял письменный стол. Однако никому не пришло бы в голову работать в этом «кабинете», ибо даже в жаркий июльский день здесь было холодно и неуютно.

— Кажется, разговор предстоит серьезный, — сказал Эван, усаживаясь во вращающееся кресло и жестом приглашая меня тоже устроиться поудобней. — Сигарету?

Я отказался.

— Ну, знаешь, мне это уже совсем не нравится. Когда полицейский отказывается от глотка виски, значит он пришел в дом с недобрыми намерениями. Ну, так о чем же будет разговор?

— О Чармиан, — сказал я. — Как всегда, о ней.

— А-а. — Он посмотрел вниз, на носки своих ботинок и повертел ими, словно любуясь их блеском. — Я слушаю тебя. В чем дело?

— Как не стыдно тебе и твоей матери так третировать Чармиан. Ваше сегодняшнее поведение — свинство, каких мало. Если бы ты был порядочным человеком, ты давно дал бы Чармиан развод. Или хотя бы платил благодарностью за то, что она тебя содержит.

Он уставился на меня застывшим взглядом своих круглых, словно остекленевших глаз. Хелена, как-то заметила, что он похож на чучело совы — это было на редкость удачно подмечено. Из горла Эвана вырвался какой-то неопределенный звук, он глотнул воздух и отвел глаза, а затем вскочил и, изображая благородное негодование, так сильно пустил вращающееся кресло, что оно долго еще вертелось вокруг своей оси.

— Убирайся отсюда и никогда больше не появляйся в этом доме! Ты всегда был мне противен, если хочешь знать!..

«Если хочешь знать…» — шепнул мне на ухо далекий голос Хелены.

— Я не позволю тебе приходить в мой дом и оскорблять меня!

Это было совсем уж глупо, он, очевидно, и сам это понял, ибо умолк, а затем добавил:

— Разумеется, все останется между нами. Я ничего не скажу Чармиан. Но я не желаю видеть тебя здесь, когда я дома.

— Итак, ты полагаешь, что на этом наш разговор можно считать законченным? — сказал я. — Но ты поторопился. Я его еще не начинал. Ты и твоя мамаша, вы так и собираетесь жить за счет Чармиан?

— Она сама предложила маме переехать сюда. Никто не просил ее об этом.

— Ты прекрасно знаешь, что все обстоит совсем иначе. Сколько Чармиан дает только тебе на карманные расходы? И еще — чем ты занимаешься в этом своем паршивом магазинчике?