Решающее лето

Дважды я попытался завести разговор об Эване, но она тут же пресекала мои попытки. Только, когда я пошел проводить ее до автобусной остановки, она позволила мне наконец сказать то, что я хотел, но выслушала меня с той снисходительной вежливостью, с какой платная компаньонка выслушивает глупую болтовню своей выжившей из ума хозяйки.

— Хватит, — решительно сказала она. Мы стояли на остановке в мокром белом тумане и ждали автобуса. — Я не хочу больше слушать. Знаешь, мне кажется, будет лучше, если мы какое-то время не будем видеться. Пока у меня не наладится все, а ты не привыкнешь к новой ситуации.

Она отвернулась, но я знал, что краем глаза она наблюдает за мной.

И все-таки я попробовал еще раз.

— Ты считаешь, так тебе будет легче?

— Не надо быть таким жестоким, — сказала Чармиан.

Я продрог и чувствовал себя глубоко несчастным. От жалости к самому себе я вдруг страшно обозлился и на себя и на Чармиан.

— Ты похожа на больную кошку, которой хочется забиться подальше в темный угол.

— Вот именно, — неожиданно согласилась она.

Мне пришлось извиниться.

— Не надо, Клод. Это все не имеет значения. Мне просто надо немного побыть одной и подумать — только и всего. Вот и мой автобус.

— Сядешь на следующий.

Мы пропустили автобус.

— Видишь ли… — она пыталась поймать ускользавшую мысль. — О чем я говорила?..

— Ты сказала, что тебе надо подумать.

— Да. Видишь ли, я знаю, что ты считаешь меня форменной идиоткой и решил во что бы то ни стало заставить меня уйти от Эвана. Но я не собираюсь этого делать. Я не могу видеть, как ты напрасно терзаешь себя. От этого мне еще тяжелее. Если не повезло в любви, то… то, может быть, я научусь играть в бридж. Это будет своего рода компенсацией.

— Тебе всего двадцать четыре года, а ты решила добровольно сделать себя несчастной на всю жизнь!

Чармиан подошла к каменному барьерчику, отделявшему тротуар от узкой полосы газона, сорвала покрытый снегом лавровый лист, подержала его в алых перчатках, а затем с наслаждением вдохнула его запах, словно аромат дорогих духов.

— Мы столько уже говорили об этом. Не надо больше. Не звони мне неделю или даже месяц, а потом просто приходи. Ты увидишь, я буду совсем-совсем другая.

— Он любит Лору?

— О да, да, очень. Ты не должен в этом сомневаться. Он обожает ее. Я думаю, это все, что его удерживает.

— Нет, его удерживают твои деньги, и ты, черт побери, прекрасно это знаешь. Долго ты еще собираешься содержать старуху?

Из тумана вынырнул автобус, светя огромными желтыми фарами.

Чармиан подняла руку.

— Прощай, — сказала она мне, вскакивая на подножку.

— Что ж, пусть будет по-твоему.

Она поднялась по ступенькам. Автобус задержался на остановке еще несколько секунд, но Чармиан даже не взглянула в мою сторону.

Я медленно брел домой, привыкая к неведомому мне чувству полной свободы. Я не испытывал никакой радости.

Нет Хелены, а теперь нет и Чармиан.

Я решил, что позднее позвоню ей и постараюсь все уладить. Нельзя, чтобы она одна несла бремя безрадостного и унылого существования, на которое решила себя обречь. Чармиан в свои двадцать четыре года, Чармиан, дочь Хелены!

Я вдруг вспомнил один эпизод. Это было много лет назад, когда Чармиан была подростком, девочкой лет двенадцати или тринадцати. Это было вскоре после того, как умерла Сесиль и я твердо решил, что останусь с Мэг, которую давно уже не любил. Мне казалось, что я должен поступить так, потому что она любит меня и не причинила мне зла. Помню, как Чармиан, положив мне руку на колено, попросила: «Не надо так грустить, — а потом сказала: — Всегда будет только Сесиль, да?» — Я был поражен глубиной ее недетской интуиции. Чармиан все поняла. Однако через минуту я уже журил ее, потому что считал ребенком, а ребенок не должен вмешиваться в дела взрослых. Да, детей надо оберегать. А Чармиан для меня по-прежнему оставалась девочкой-подростком, и мысль о том, что отныне она будет предоставлена самой себе, показалась мне такой же нелепой и чудовищной, как предположение, что можно оставить грудного младенца на скамье вокзала Ватерлоо.

Но тут во мне заговорила гордость. А что, если Чармиан поступила так совсем не потому, что хотела избавить меня от забот и ответственности? Что, если она хочет таким образом дать мне понять, что я не должен вмешиваться в ее дела, что я попросту ей больше не нужен? Я увидел себя лишним, посторонним человеком, непрошенно врывающимся в чужую жизнь. И, окончательно разозлившись, решил, что не буду ей звонить. Если я ей нужен, пусть звонит сама.

Нет Хелены, нет Чармиан…