Решающая улика

— Я стараюсь это припомнить с тех пор, как разразился скандал. Наверняка минут пять провел в уборной, я человек устойчивых привычек, но это было, вероятно, без четверти десять. И, конечно, иногда выскочишь с кем–нибудь поболтать. Право же, спустя такое долгое время невозможно все досконально припомнить.

— Таким образом, теоретически, к верстке могли приложить руку в любое время между шестью тридцатью вечера двадцать третьего и одиннадцатью часами утра двадцать четвертого. Потом сделать это мог либо сам Бейтс, либо неизвестная нам Черная Рука в типографии.

— Выкиньте сразу же Бейтса из головы. Он — старый зануда, но никогда ничего не сделает во вред фирме. Однако на мои слова можно полагаться, если предположить, что я говорю правду, — заявил Стивен, лукаво глядя на Найджела.

— Будем исходить из этого предположения, — ответил Найджел. — Во всяком случае, пока.

— Беда в том, что у меня было больше возможностей, чем у любого другого.

— Ну а мотив? Зачем?

— Тут вы правы. Зачем — неизвестно.

Светло–голубые глаза Найджела выражали любопытство, живое, но добродушное любопытство, которое обычно, как под гипнозом, вызывало всех его собеседников на откровенность. Даже тех, кому эта откровенность вовсе не была на пользу.

Он откинулся назад и спросил:

— Как по–вашему, кто это сделал?

Тонкие губы Стивена с опущенными вниз уголками шевелились, подыскивая слова. Что он хотел сказать, Найджел так и не узнал, потому что окошко за его спиной открылось и чей–то голос спросил:

— Как пишется «гекатомба»?[5]

— Я этого слова не употребляю, — желчно кинул через плечо Стивен.

— Но у вас же есть орфографический словарь? — Голова Миллисент Майлз просунулась в окно, как лошадиная морда из стойла. — Ах, к вам кто–то пришел…

— Да.

— Может, вы нас познакомите? — спросил, поднимаясь, Найджел.

— Мистер Стрейнджуэйз — мисс Майлз, — буркнул Стивен. — Он у нас немного поработает.

Миллисент Майлз протянула в окно руку в кольцах:

— Очень рада. Надеюсь, вы меня поддержите. Вы должны повлиять на мистера Протеру, он так упрям!

Найджел не имел представления, о чем идет речь. Наигранно аристократическое произношение, черное шерстяное платье с перхотью на плечах, жемчужное ожерелье, большой рот с торчащими вперед зубами, блуждающий взгляд зеленых и довольно дерзких глаз, характерный для писателей и хозяек салонов. Все это Найджел отметил сразу. Беседовать через окошко было неудобно, пришлось согнуться и стать боком, словно перед железнодорожной кассой.

— Как подвигается книга, мисс Майлз? — спросил он.

Она вдруг стала вращать глазами. У нее, как он потом узнал, была такая манера, до странности не вязавшаяся с ее самоуверенностью, — как видно, пережиток тех дней, когда она была еще нервна, застенчива и неуклюжа.

— Просто мучение! — пожаловалась она.

— А я–то думал, что у вас роды проходят безболезненно, — заметил Протеру.

Мисс Майлз рассмеялась, обнажив большие зубы:

— Обычное мужское заблуждение, правда, мистер Стрейнджуэйз?

— Едва ли, — сказал Стивен. — Ваша машинка с утра трещит не умолкая. Вы творите, как видно, в трансе.

— Но, я по крайней мере, хоть что–то пишу, — парировала она с приторной улыбкой — напрасной, ибо Стивен на нее не смотрел.

Эта перепалка удивила Найджела. Она звучала как ссора старых супругов, у которых оружие от долгого употребления уже притупилось. Правда, Протеру — капризный чудак, от него трудно ждать вежливости и светского обхождения.

— Вы, я вижу, давно знакомы? — спросил он.

Оба ответили почти разом:

— Даже чересчур!

— С июня, когда я стала пользоваться этой комнатой, мы сделались соседями. И я уже привыкаю к странностям мистера Протеру. Как говорится, не бойся собаки, которая лает…

Найджел улыбнулся:

— Я согласен с Кристофером Фраем: для меня лай пострашней укуса.

Мисс Майлз разразилась громким, трескучим смехом:

— Это надо записать.

— Не преминет вставить в книгу, — пробормотал Стивен, — причем без ссылки на источник.

— Зайдите, поболтаем, мистер Стрейнджуэйз. Я на утро работу закончила. А разговаривать, согнувшись пополам, не очень удобно.

Найджел вопросительно поглядел на Стивена, который всем своим видом выражал крайнее отвращение, и, захватив верстку, вышел в коридор. Он заметил, что в дверь мисс Майлз врезан новенький замок. Комната ее была просторнее, чем у Стивена, но обставлена скупо. Посредине, на коврике, стоял стол и канцелярский стул спинкой к двери. Кроме кресла, электрического камина, вазы с цветами на подоконнике и пишущей машинки, больше ничего не было. Рядом с машинкой аккуратной стопкой лежала напечатанная рукопись. В глаза Найджелу бросился квадратный листок бумаги, приколотый к стене.

— Рабочий график, — пояснила мисс Майлз. — Каждый день я удлиняю эту линию, чтобы видеть, сколько я написала. Это меня дисциплинирует.

— Сразу виден профессионал.

— Что ж, писать — моя профессия. Меня бесит интеллектуальное кокетство. У меня есть товар. И я хочу продать его как можно выгоднее. Поэтому мне нельзя снижать производительность. — Она опять завращала глазами. — Вас это шокирует?

Найджел вежливо, но неопределенно хмыкнул: