Рерих

«Дело с визами причинило нам не только бесчисленные хлопоты, но, больше того, оно нанесло неизгладимый вред для наших просветительных учреждений. Все визное дело и само начало его было несказанно безобразно. Весною 1930 года мы возвращались из Нью-Йорка в Индию, где в то время была Елена Ивановна. Обратились к британскому консулу в Нью-Йорке, он как-то странно замялся и предложил нам, раз мы едем через Европу, взять визу в Лондоне. Мы последовали консульскому совету, но когда прибыли в Лондон, то нам в Министерстве Иностранных Дел сказали, что виза нам вообще не будет выдана. Тут-то и началось памятное визное дело. Семнадцать государств хлопотали о выдаче нам визы. Необоснованный отказ вызывал всеобщее справедливое возмущение. Один дипломат передавал, что на обеде в Букингемском дворце старшина дипломатического корпуса воскликнул:

— Все-таки это дело более чем странно! — И все поняли, что имелось в виду наше визное дело.

Кроме иностранных правительств и лучшие английские представители много раз посетили улицу Даунинг с самыми сильными заявлениями. Так, в одно время там побывали герцог Соммерсетский, кардинал Бурн и архиепископ Кентерберийский, лейборист Тревельян… Писали Гордон Боттомлей и Гальсворти… Хагберг Райт, директор Лондонской библиотеки, написал своему правительству чрезвычайно сильное письмо, заканчивая его словами, что он надеется, что „разум возьмет верх“… Дело о визе нашей так разрослось, что его возили по коридорам Министерства в тачке. Наконец я спросил определенно, когда будет выдана виза. Нам ответили, что она выдана не будет (опять-таки без всяких объяснений). Я спросил:

— Это окончательно?

И господин в желтом жилете ответил, низко поклонившись:

— Окончательно!» [360]

В Лондоне о Николае Рерихе довольно быстро стали распространяться всевозможные слухи и домыслы. Английские власти всячески пытались дискредитировать авторитет художника и ученого с мировым именем. Николай Константинович через много лет вспоминал эти полные лжи и обмана месяцы, проведенные в Англии:

«В 1930 году, в Лондоне же ко мне явился профессор Коренчевский и после всяких замысловатых вступлений сказал:

— Есть у меня один вопрос, на который Вы мне, наверно, не ответите.

Когда же я заинтересовался таким оборотом и сказал, что готов ему ответить, он таинственным голосом провещал:

— Ведь вы не Рерих, а Адашев.

Когда же я настаивал на том, что я есмь я, он с хитрым видом закончил:

— Я так и думал, что вы мне не скажете истину.

Вот с какою кромешною тьмою приходится встречаться. Даже не знаешь, где границы этого Гран-Гиньоля! Тогда у нас осталось впечатление, что Коренчевский умалишенный, но, очевидно, таких безумцев на свете довольно много, ибо они всячески продолжают свое своеобразное рекламирование.

В том же Лондоне проживают некая В. и архитектор Б., которые разновременно рассказывали, что мы взяли в плен Далай-ламу со всеми его сокровищами. Самого-то Далай-ламу мы, в конце концов, отпустили, но все несметные его сокровища оставили при себе. Взрослые пожилые люди не гнушаются и такими россказнями. В некой газете я сам читал, что, встречаясь с людьми, мне понравившимися, я пригоршнями вынимаю из кармана бриллианты и рубины и одариваю ими их. Известный Вам барон М. в Лондоне спрашивал доверительно Шклявера:

— Ведь от одного взгляда Рериха волосы седеют?!

Вот Вам и товарищ председателя Думы. Поистине, мы живем еще в каком-то мрачном средневековье» [361].

Несмотря на препятствия, Николай Константинович Рерих продолжал бороться за получение английских виз для въезда в Индию. И только после того, как стало ясно, что все возможности исчерпаны, Николай Константинович решил переехать во Францию и там попытаться предпринять какие-то меры.

«Вечером было сообщение от Николая Константиновича, чтобы мы писали с 30-го мая на Париж, — читаем в дневнике Зинаиды Лихтман. — Мы совсем теряемся в догадках, как все это окончится. — Пока в Индии разгорается пожар и положение плохо…»

Сторонники Н. К. Рериха добились того, чтобы от имени государственного секретаря США была послана телеграмма английским властям с просьбой разрешить ему проехать в Индию к больной жене.

А в это время британская разведка искала повод для того, чтобы выдворить Елену Ивановну из Индии.

2 апреля 1930 года агент Д. М. Даннет докладывал в Индию:

«В телеграмме государственного секретаря содержится незначительное сообщение о том, что миссис Рерих очень больна… Мы можем попросить директора Разведывательного бюро как можно скорее выяснить, действительно ли миссис Рерих очень больна» [362].

Английская разведка готовила Елене Ивановне Рерих унизительную «проверку» ее болезни.

Главный секретарь правительства Пенджаба Д. Бойд писал 3 мая 1930 года секретарю колониального правительства Индии X. В. Эмерсону: