Рерих

«Наконец можно окончательно оставить всю кашмирскую ложь и грязь. Можно забыть полуразрушенный Шринагар. Можно забыть, как победители играют в поло и гольф, когда население гибнет в заразах и полном отупении. Можно отвернуться от подкупных чиновников Кашмира. Можно забыть нападение вооруженных бандитов на наш караван с целью задержать его. Пришлось шесть часов пробыть с поднятым револьвером. А в довершение всего полиция составила от нашего имени телеграмму, что мы ошиблись, и нападения не было. Кто же тогда ранил семь наших людей? Можно пожать плечами в ответ на такую невежественность. Даже моравская миссия в Лехе не отстала и уведомила нас о согласии сдать нам один из их домов, если я дам подписку, что не будем заниматься „пропагандой религиозной, полурелигиозной и т. д.“. При этом никто не мог пояснить, что значит таинственная „полу… и т. д.“. Кто же даст подписку в том, что не нарушит никому не понятных пределов „полу… и т. д.“. Обошлись и без помещений миссии — во дворце ладакского короля. Только в горах чувствуете себя в безопасности. Только в пустынных переходах не достигает вас невежественность»[274].

Преодолев перевал, 14 октября экспедиция вошла в китайский город Хотан, где столкнулась с теми же проблемами, которые задержали ее в Шринагаре.

Первые дни в Хотане не предвещали никаких неприятностей, Рерихи были приняты самим таотаем-губернатором, и в честь Николая Константиновича даже организовали торжественный прием.

«Трудно было поверить, что мы находимся в Хотане — древнем царстве нефрита и одном из самых цветущих оазисов китайской провинции Синьцзян, — вспоминал Юрий Рерих. — Современный город с крытыми базарами и пыльными улочками скрывал облик древнего Хотана, бывшего когда-то очагом буддийского учения и крупнейшим средоточием торговли Центральной Азии.

В древних китайских анналах город известен под именем Юйтьена; местное название его Кустана, или в китайской транскрипции — Чьиу-са-тан-на (Чьиу-тан)»[275].

Когда, казалось бы, для дальнейшего путешествия ничто не предвещало серьезной угрозы, неожиданно началась чехарда.

События развивались стремительно. Вначале Н. К. Рерих пришел в магистрат за разрешением на зарисовки и фотографирование самого города и его окрестностей. Но тут же получил отказ. Николаю Константиновичу сказали, что руководство обратится за инструкциями к генерал-губернатору провинции. Очень раздосадованный всем этим. Рерих решил заявить протест таотаю и напомнить ему о его обещании содействовать работе экспедиции.

Тем временем из Урумчи прибыл новый судья, и отовсюду поползли тревожные для экспедиции слухи, что он враждебно относится ко всем иностранцам, хотя и кичится своими современными взглядами.

«Началось! — писал в путевом дневнике Николай Рерих. — Приставленный к нам Керим-бек оказался негодяем. Амбань, тупо улыбаясь, говорит:

— В доме писать картины можно, а вне дома нельзя.

Спрашиваем причины; он опять улыбается еще тупее и повторяет то же самое. Просим его письменно подтвердить его заявление, но он наотрез отказывается. Указываем, что экспедиция послана именно с целью художественной работы и что в паспорте нашем это сказано. Амбань трижды глупо улыбается и повторяет свое необоснованное запрещение»[276].

Во всем остальном, внешне, отношения с властями оставались достаточно миролюбивыми.

Вскоре после приема, устроенного в честь профессора Н. К. Рериха, у губернатора заболел младший сын. Елена Ивановна согласилась оказать помощь больному и, взяв лекарства из экспедиционной аптечки, поехала к губернатору. Мальчик вскоре поправился, а спустя некоторое время губернатор-таотай Ma Шао-ву в личной беседе намекнул Юрию Рериху, что доброта его матери спасла участников экспедиции от многих неприятностей в Хотане. Эти недвусмысленные намеки насторожили Рерихов, но так как разрешения на продвижение экспедиции в глубь Тибета все еще не было, быстро покинуть Хотан они не могли.

Спустя несколько дней после приезда в город нового судьи, губернатор неожиданно, вместе со своей свитой и новым судьей, нанес официальный визит в дом, где остановились путешественники, под предлогом выразить благодарность г-же Елене Ивановне Рерих за спасение сына. Губернатор прибыл в сопровождении вооруженной охраны. С самого начала беседы чувствовалось, что у таотая и нового судьи есть какое-то важное сообщение и что-то или кто-то мешает передать его Рерихам. Поэтому Николай Константинович решил пригласить их на чай в комнату Юрия. Он прикрыл двери, ожидая откровенного разговора, но Ma Шао-ву и судью такая обстановка насторожила. Озираясь по сторонам, они внимательно осмотрели комнату и обменялись краткими репликами насчет ящиков, сложенных в углу.