Вот видишь, читатель, я честно выполнил все свои обещания. Я не зря говорил об опасностях, которые подстерегают нас на Ничейной земле. Правда, механицизм - это не название дикого племени и не имя его вождя.
Механицизм - это научное направление. Оно родилось во времена Ньютона. Когда законы Ньютона позволили объяснить механику солнечной системы, многим ученым показалось, что с помощью этих законов можно понять весь мир. Все явления они пытались свести к законам механики. А законы эти весьма просты. По плоскости катится шарик. Если бы не было трения, он катился бы бесконечно. Если на него действует сила, он начнет катиться быстрее. Два шарика притягивают друг друга с силой, пропорциональной их массе и обратно пропорциональной расстоянию. Впрочем, стоит ли говорить об этом подробно, если все это можно прочесть в учебнике средней школы?
Непонятно другое: какой тут может быть плен?
А вот какой. Если с помощью этих шариков пытаются объяснить более сложные вления, начинается механицизм. Механисты рассуждают так: любое тело состоит из молекул, а молекула - это тот же шарик. Значит, из таких же вот шариков состоит и живой организм, и все его органы, и все, что они производят. Поэтому нет существенной разницы между человеком и механизмом. Ну, а как же быть с мыслью? Очень просто: надо и ее свести к этим шарикам. Поэтому мысль стали представлять себе как некое вещество, которое мозгом производится так же, как, скажем, печенью вырабатывается желчь.
Очевидно, подобных взглядов и опасался Быстров. Но профессор с ним не согласен.
- При чем здесь механицизм! - горячится он. - Я призываю вас решать эту проблему в свете последних достижении науки, а вы подсовываете мне покойника, который был похоронен еще полвека на-, зад! Неужели вы впрямь считаете, будто специалисты из области кибернетики хотят доказать, что мысль подчиняется законам Ньютона?
- Нет, так не считаю. Но когда некоторые из современных ученых пытаются свести к простым сигналам любую сложную мысль, они в новой форме возрождают все тот же механицизм. Нельзя забывать о том, что мозгу присущи высшие формы движения, что их нельзя свести к простой сумме низших, потому что сложное движение имеет те качества, которых нет ни в одной из простейших форм.
- Упрощать, конечно, не следует, - согласился профессор. - Но не менее опасной является и другая крайность. Есть, к сожалению, и такие ученые, которым в любой попытке глубже проникнуть в мозговые процессы мерещится механицизм.
- Уж не имеете ли вы в виду меня, профессор? - вспыхнул Быстров.
- Вас? Нет, я еще недостаточно хорошо понял вашу позицию в этом вопросе. Да и вообще зачем нам ссориться? Впереди трудный путь, а трудности лучше всего помогают людям узнать друг друга. Однако должен честно признаться, что ваша чрезмерная осторожность кажется мне излишней. Вы не находите, что мы с вами поменялись ролями? Недавно вы убеждали меня во всепроникающей сущности информации, а теперь мне приходится убеждать в этом вас. Мы же видели, что информация может одинаково проявлять себя в самых различных материальных системах. Почему же мозг должен представлять собой исключение? Оттого лишь, что он сложнее всех остальных систем? А не кажется ли вам, что с этих позиций вы проповедуете непознаваемость мысли? А ведь это, пожалуй, хуже механицизма. Смотрите, наука идет все дальше и дальше. Она дала вам новые методы, новое понятие - информацию, единицы для ее измерения - берите, пользуйтесь, идите дальше! Действительно, мозг порождает самую сложную форму движения. Но кто же, если не мы с вами, должен эту сложность преодолеть и понять? Отбросьте вашу чрезмерную робость - она мешает идти вперед.
Новая теория хочет связать живое и неживое? Но разве можно сводить высшие формы движения к низшим? Нет, на этом пути легко поскользнуться. Куда проще, не вникая в суть новых методов и понятий, повесить на них ярлычок: «Опасно - механицизм!» К счастью, мы с вами не верим чрезмерно осмотрительным людям. Мы ведь знаем, что наука требует не бесконечных оглядок, а дерзаний, поисков, стремительного порыва к тому, что ново, что зовет только вперед.