Читаем Реплика в зал. Записки действующего лица полностью

Пришли и дали

Мое хождение не за три моря, а на добрых (да и недобрых тоже) три с лишком десятилетия в мир кино, начиналось почти как авантюра. Потом же - исподволь, незаметно, постепенно - все обернулось таким серьезом, что, как целым остался, - даже и не знаю...

А "виноват" был Евгений Данилович Сурков. О нем уже вспоминалось в "толстовской части" книги, здесь - о начале общения...

Прихожу как-то в редакцию (была осень 1969 года, я заведовал отделом литературы и искусства в газете "Труд"), говорят: звонил Евгений Сурков, просил перезвонить, оставил телефон.

"Вот еще! На хрен он мне нужен!"

Сурков в идеологических сферах был большой шишкой. Раза два или три слышал его выступления - громоподобные, истеричные, возглашавшие истовую верность принципам партийного руководства. Меня, если честно, они коробили прямолинейностью, этакой ангажированной бесстыжестью, хотя по ораторству как таковому то был высший пилотаж. Но было все как-то "с перебором", очень уж "слишком". Сам себе я казался настроенным более либерально.

"Нет, не буду звонить! Мы не знакомы, что ему надо? Хочет, небось, статью предложить. Обойдемся...". И не отзвонил.

Сурков снова позвонил, не застал, позвонил в третий раз, и мы, наконец, поговорили. Я услышал:

- Не пойдете ли ко мне заместителем в журнал "Искусство кино"?

- А вы, Евгений Данилович, извините, там кто?

- Я там с недавних пор главный редактор, вам предлагаю стать заместителем главного редактора, членом редколлегии... Может быть встретимся, поговорим?.. Могу подъехать в центр...

Мы встретились и стали прогуливаться по Тверской между Пушкинской площадью и Триумфальной, бывшей Маяковского. Через дорогу возвышалось давно ставшее мне родным здание "Труда", приметно отделанное майоликой, потом оно перешло в распоряжение "Известий". "Видят ли меня оттуда, созревающего для измены?" - думал, прохаживаясь на пару с приземистым седым человеком с неестественно белым лицом.

В газете оказался вскоре после окончания университета. Литсотрудником побродил по нескольким отделам, что заняло года три-четыре, "был замечен", как сказали бы в старину, повышен до замзава в отделе литературы и искусства, а через полгода назначен в заведующие. Пять лет заведовал. О степени симпатии ко мне говорило хотя бы то, что недавно главный редактор брал меня с собой в Финляндию, где мы вдвоем отлично провели время. Чего еще желать молодому журналисту? Пишет, много печатается, уже есть имя. В театрах идут пьесы. Поданы документы для вступления в Союз писателей. И здоровье в порядке: только что в Петровском парке пробежал без остановки 30 километров за 2 часа 29 мин 27 сек. - для интеллигентного человека не плохо. Известный театральный критик Саша Свободин тогда говорил: "Даль бегает, как лошадь, пьет, как лошадь, и работает, как лошадь".

Словом, карьера развивалась нормально, даже, можно сказать, хорошо.

Одно, правда, начинало смущать: все отчетливее понималось, что газета, если заниматься ею честно, и литературное сочинительство, если мыслить его на профессиональном уровне, совмещаются плохо. Все чаще думалось о работе в толстом журнале, например, - другой ритм, другая интенсивность. Думалось-то думалось, но где варианты? И вот - само идет в руки. "Искусство кино" - именно толстый журнал, "теоретический", один номер в месяц. Да и ранг - зам главного - звучит впечатляюще, зарплата больше.

То, что я в области кино на тот момент представлял собою идеальный пример необразованного болвана, как-то не останавливало: на месте разберемся!.. Все мало-мальски здравые сомнения застила главная и тайная отрада: я переступал порог кинематографа, а значит оставалось рукой подать до давней мечты: писать сценарии!

И непосредственно на Тверской, которая тогда называлась улицей Горького, дал Суркову согласие.

Но почему его выбор пал на меня? Никогда не спрашивал, могу только догадываться. Конечно, он мог читать мои статьи о театре в "Литературной газете", в "Советской культуре" или в том же "Труде", изредка я писал и о новых фильмах. Но вряд ли решило это. Скорее другое.

Однажды из отдела печати ЦК меня попросили изложить на бумаге свои соображения о работе отдела театра "Советской культуры" - была такая практика: в порядке помощи партийным чиновникам просить специалистов поделиться мыслями. Я поделился, довольно развернуто. Ту мою большую справку, убрав подпись, направили даже главному редактору газеты, так сказать, для руководства. Она, значит, им понравилась. А Сурков бывал в ЦК часто, любил это дело. Там ему и могли сказать, что, мол, "есть такой парень". Он и запомнил. Он был тертым аппаратным калачом, толк в плетении интрижек и интриг знал, ему в заместителях был удобнее "человек со стороны", чем с кем-то в кино уже связанный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии