Реплика в зал. Записки действующего лица

Она вошла в комнату, когда я, красуясь перед компанией, отплясывал в присядку, и именно в тот ответственный момент первой встречи с тещей упал навзничь. С этой-то нижней точки и увидел ее впервые - стройную, сухую дворянку, выпускницу института благородных девиц, с тремя языками. Она с интересом разглядывала выпавшее её дочери счастье.

Сейчас у нас в доме висит большая фотография под стеклом, в подсохшей от времени раме. Вообще-то она хрестоматийно известна: женская голова, крутой лоб, летящий взор Орлеанской Девы. Но по светлому полю внизу - надпись от руки, чернила почти не выцвели: "Любимой артистке и дорогому товарищу Елене Константиновне Лешковской на добрую память от искренно любящей М. Ермоловой. 1907. 14 мая".

В Ермоловский театр мы приходили с Левой, когда главным там был Виктор Комиссаржевский - предлагали свою пьесу "Волшебный пароль". Он не заинтересовался. Ее приняли к постановке в театре имени Маяковского - сначала одобрил директор народный артист Владимир Федорович Дудин, потом и художественный руководитель - сам Николай Павлович Охлопков.

Охлопков был уже плох, многое забывал. В одно из своих редких посещений театра, выйдя в центральную ложу, он обнаружил, что на сцене идет репетиция. А что репетируют? - Ему объяснили - "Волшебный пароль". А почему мне не дали прочитать? Ему не стали напоминать, что он, как и положено, пьесу читал и уже одобрил. Дали снова. Для авторов получилась нервная неделя: а вдруг-да по второму заходу не понравится? Но ему понравилось и на этот раз. Наверное, "Волшебный пароль" была последней пьесой, которую читал Охлопков.

Уже при Андрее Гончарове этот получившийся вполне средним спектакль продержался в репертуаре маяковцев восемь сезонов.

И все вижу ту толпу все у того же театра имени Ермоловой на границе шестидесятого года, вижу Мишу Шатрова, еще не седого, но уже с тех пор сразу и навсегда солидного. Как фокусник из рукава, он выпускает контрамарки, счастливит ими друзей - здесь премьера его "Глеба Космачева": о строителях таежной железной дороги, о хорошем парне, которого оклеветали. Поставил спектакль вернувшийся с отсидки классный режиссер Леонид Варпаховский, играть мальчика, который есть в сюжете, пригласили гениальную травести Лидию Князеву из Московского тюза, сценографию осуществил модный художник Владимир Ворошилов (эту его ипостась затмит потом слава созданной им телепередачи "Что? Где? Когда?"), ну а в главной роли - молодой и неотразимый, размноженный экраном и рекламными открытками Владимир Андреев. Толпа наэлектризована, над спектаклем витает угроза запрета, не увидишь сейчас - рискуешь не увидеть вообще...

Вот в этот-то театр, который родным еще не был, но и чужим никак не назовешь, в один из дней сезона 1970-1971 гг. я вошел со служебного входа, с улицы Белинского, той самой, на которой с недавних пор стал часто появляться, но по другому, понимаете, поводу. Предварительно был созвон с новым художественным руководителем ермоловцев, через месяц-другой он получит звание народного артиста РСФСР, с Владимиром Андреевым.

Идею впервые в России вывести Толстого на сцену в качестве персонажа он одобрил сходу. Она ему понравилась сразу - со всем объемом выигрышных от нее последствий. Да и то сказать: собираешься руководить театром, умей предусматривать последствия. А Андреев, к слову, был в этом отношении чуток и тогда, и потом. Давай, сказал он, пиши! Главное - у нас есть актер на центральную роль - народный артист республики Валерий Петрович Лекарев.

Потом, мысленно перебирая актеров, с кем имело бы смысл заводить речь о привлечении к роли Толстого, обратил внимание на некое сходство в их биографиях: оказалось, каждый или играет, или играл Ленина! Получалось даже немного комично: два в одном - тут тебе и зеркало революции, и сам революционный вождь. А если всерьез, то - понятно. Абы кого на Ленина не ставили, выбор в актерских труппах выпадал на лучших - и в профессии, и по таланту. А нервический склад психофизики таких исполнителей, их эмоциональная подвижность, способность убедительно вживаться в чужую индивидуальность вполне позволяли надеяться, если и не на полную посильность для них роли Толстого, то хотя бы на осмысленную попытку к ней подступиться.

С Лекаревым был именно этот случай. Едва приступив к обязанностям главного режиссера театра, Андреев дал ему играть Ленина в пьесе Юлия Чепурина "Снега". Разгребать конъюнктурные сугробы как режиссер-постановщик взялся сам.

- Делай заявку, - сказал Володя в ту нашу встречу, - давай нам и в министерство. Мы направим туда официальное письмо, что пьеса нам нужна, будем просить заключить договор с автором.

Это был максимум возможного на том этапе! О большем автору не приходилось и мечтать. По сию пору храню в сердце благодарность Андрееву. Потом менялся он, менялся я. А тогда, мне кажется, мы оба были прекрасны.

Если за заявкой стоял реальный театр, министерство заключало договор почти с легкостью: какая никакая гарантия, что выпущенные из рук деньги пойдут не только на пропой автору, но будут оправданы еще и спектаклем.