Реплика в зал. Записки действующего лица

Я понял. Еще недавно на своей книге о Льве Кулешова, выпущенной издательством "Искусство", он сделал дарственную надпись: "Другу и соратнику Далю Орлову и его очаровательной Алене на добрую память". Память и осталась доброй у друга и соратника. Потому что в острый момент не стал крутиться, сказал прямо, чтобы не рассчитывал. Не обманул.

Еще одному мэтру, чью симпатию и поддержку всегда чувствовал - Марку Заку звонить не стал. Захочет - выступит, нет - нет. А просить? Мы не были с ним так близки, как с Фрейлихом...

Ночь прошла, настало утро.

В нижнем фойе на Васильевской все кипело и гудело. Не протолкнуться. На повестке дня секретариата (напомню - первого в новом составе, отчего и интерес!) вопрос о "Советском экране" значился вторым - на двенадцать часов дня. К двенадцати я и пришел.

Сразу стал высматривать Фрейлиха, мою главную надежду. Его слово, а он говорить умел, могло бы повернуть настроение аудитории в спасительном для меня направлении. Такое выступление и другим бы расковало рты - в подобных ситуациях важно, чтобы кто-то сказал первым. А дальше - еще не известно, как пойдет!

Высматриваю, значит, Фрейлиха, а его нигде нету.

- Жень, Фрейлиха не видел? - спрашиваю Громова.

- Видел. Он был и ушел.

- Ушел?!

- Он к десяти, думал, а объявили в двенадцать. Возмущался, что не предупредили. Пошумел и ушел. В порядке протеста.

- А мне ничего не передавал?

- Да нет...

Итак, разведчик отполз...

Только в этот момент до меня стало доходить, что цунами перемен гонит перед собой еще и гигантскую волну всеобщего страха, сметающую самолюбия и независимость личного мнения. Этой гипнотической волне ожидания расправ уже никто не решался не только противостоять, но хотя бы пикнуть супротив.

Семен Израилевич Фрейлих родился в 1920 году. Пятнадцатилетней разницы в возрасте ни он, ни я не чувствовали. Он для меня Сеня, я ему, ласково, - Дальчик. Для меня он был по-человечески очень вес?м, какая биография! Легендарный ИФЛИ, война, грудь в боевых наградах. В его писаниях счастливо соединялись фундаментальность теоретика и легкость, я бы даже сказал - изящество, раскованного рассказчика - ученый и писатель в одном лице.

Стоило ему появиться в редакции с новой статьей, историческим очерком, рецензией, свои дела я отодвигал в сторону и принимался читать, что он приносил. С мелкими моими поправками (о крупных и речи не шло) он соглашался легко и при этом щедро, не ленясь, фонтанировал восторгами по поводу их меткости, точности и даже глубины. Тут чувствовался некоторый перебор, но доброе слово и кошке приятно. "Теперь нет таких редакторов, - шумел он, пока я читал. - Все говорят: позвоните через недельку, лучше через две. Но чтобы сразу читать, при авторе, не бояться сказать, что думаешь, - Дальчик, ты единственный!!!"

Бывало, я прихватывал его рукопись домой и вечером вслух читал Алене. Распирало от удовольствия, хотелось поделиться.

Он со своей женой, маленькой милой Люсей, бывшим издательским редактором, стали бывать у нас дома, мы с Аленой ездили к ним на Фрунзенскую набережную. Сеня зачитывал вслух что-нибудь из вновь сочиненного, чего я, признаюсь, в застолье терпеть не могу. Но чтобы не обижать, слушали, восхищались. Словом, взаимная тяга была очевидной, получалась настоящая дружба взрослых, интересных друг для друга людей.

Разогретый этими добрыми чувствами, я даже специально бегал в Госкино, чтобы замолвить за Сеню словечко, когда приблизился его 60-летний юбилей. Дело в том, что все свои ордена Фрейлих получил за войну. За труды на мирных поприщах его ни разу не награждали. Наверху считали, наверное, что Фрейлиху и так хорошо. Как бы и сейчас не обнесли моего замечательного друга сладкой чашей во честном пиру! - думалось мне, и никому ничего не сказав, тем более Фрейлиху, я сначала сходил к начальнику управления кадрами Госкино СССР, потом к самому председателю - к Ермашу, напомнил о дате, которую не справедливо было бы не заметить, расписал заслуги юбиляра, предложил и форму возможного поощрения - присвоить Семену Израилевичу звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. И Семен это звание получил. Возможно, и без меня бы получил, а возможно и нет, кто знает.

Все мы, понятно, дети своего времени. Но бывают дети неудачные - тупые и бездарные, а бывают яркие, щедро талантливые. Семен, конечно, был из вторых. Многолетний профессор Высшей партийной школы при ЦК КПСС, он мог произнести завораживающую речь о знаменательном явлении общественной жизни - о трилогии, написанной якобы Брежневым, "Малая Земля", "Возрождение", "Целина", и одновременно публиковал в "Новом мире" тончайшие по анализу стиха и образного строя заметки о Сергее Есенине, хотя, казалось бы, что нового можно было здесь сказать. А вот говорил...